Завалившись на кровать, я взгромоздился на Киру и принялся целовать её с макушки до ног. Пахла она изумительно. Скинув с себя тряпки, я вылизывал её клитор в ожидании эрекции. Когда мой дружок затвердел, я вошел в неё. Прижимая её тело к своему, я работал так, что у меня хрустела поясница. Утомившись, я опрокинулся на спину. Она залезла на меня. Поочередно, мы кончили. Она лежала на мне. Я был опустошен. Я не знал какого черта я с ней завис. Не знал, чего я терплю. Куда мне бежать. Она говорила мне слова о любви и прочую поверхностную чушь, которую выдавливают из себя после ёбли. На её слова я отвечал, будто «всё хорошо». Понятно, что в это «хорошо», я не верил. Пока она урлыкала на моей груди, я смотрел на потолок. Потолок был белым. Белым, как снег. Белым, как сода. Белым, словно неразбавленный кокс. Словно лист этого документа.
— Тебе не надоело быть гончей на поводке у рекламных агентств? — спрашивала она, положив руку на моей член.
— Когда ты начнёшь нас обеспечивать, я подумаю о том, чтобы бросить.
— Ты способен на большее, — продолжала она.
— Если не эти рекламные агентства, мы бы ужинали кошачьими консервами, Кира.
— Недавно мой знакомый купил вторую Lamborghini.
— К чему мне эта информация? — меня злили подобные подачки, которые она выкидывала в мою сторону.
— Просто к слову. Ты бы тоже мог. Если хотел, — она сместилась на подушку.
— Я бы не купил Ламбу. Это верх безвкусицы. Если твоим знакомым некуда сливать бабки, могли бы делиться ими с детдомами или организациями по защите гражданских прав, — я потянулся за штанами. — Да и в целом, твой приятель саженец. Если ты хотела выставить его в качестве примера, — это убогий пример. Давайте равняться на тех, кому подарили удобненькое кресло в корпоративной банке. Так получается?
— Забыли спросить твой совет, — отплевывалась она.
— Вечно большие бабки оказываются в руках тех, кто не умеет ими распоряжаться, — обращался я к стене.
— Можно подумать, что в твоих руках они бы смотрелись лучше.
— Вот и узнали бы… — я смотрел на свой живот в отражении зеркала, — мы забыли купить пиво!
— Какое к черту пиво!? Вчера ты был дат в ебеня.
— Я запишусь в спортзал, когда прозрею.
— Тебе не помешает, — её тело, в отличие от моего, было превосходным.
— Действительно, — я поглаживал брюхо. Это брюхо меня напрягало.
— Кстати, Анна сказала, что прочла парочку твоих рассказов.
— Ей было нечем заняться?
— Она говорит, что в общем и целом, ты позиционируешь себя, как конченный. Работай над этим.
— Чтобы угодить твоей Анне надо писать сказки. Или романтическую хуйню. Меня на это не хватит. Анн из своей целевой аудитории я вычеркнул ещё до того, как начал писать, — услышав это, Кира оскорбилась.
Включив режим двусмысленной обиды, задница Киры увиляла из комнаты. Анна была её излюбленной подругой. Месяцем ранее Анна улетела из Москвы. Когда я познакомился с Анной и её бойфрендом, они мне были никак. Анна чрезмерно радовалась жизни. Придерживалась выблядских политических позиций. Была унылой максималисткой, от которых устаёшь быстрее, чем от мыльных сериалов. Её парень был в меру сносным, но до интересного человека не дотягивал. Я понимал, что Анна фальшивит. Моя крошка перехватывала от Анны натянутого жизнелюбия и другие качества, которые ей не свойственны. Меня это вымораживало. Когда Анна улетела, а шлейф фальшивости медленно покидал Киру, ей становилось не по себе. Она скучала по дурной идиллии, образующейся, когда они с Анной всераются на всякую бессмыслицу. Мои слова, будто с Анной она теряет свою аутентичность, её не пробирали. Жалкое зрелище. Временами, я пытался образумить Киру:
— Послушай, тебе хуёво, потому что это были не твои чувства, — говорил я ей.
— Как это не мои? — истерила она.
— Так.
— Я тебя не понимаю.
— Прекрасно понимаешь.
— Нет.
— Да! Ты натянула на себя образ своей подружайки, а затем обнаружила, что он тебе не подошел. Теперь у твоей психики отходосы. Так нередко случается у актёров.
— Нихуя подобного, — ворчала Кира.
— Детка, у тебя подобное после каждого фильма, которому ты симпатизируешь. Стоит тебе проникнуться картиной, как ты примеряешь на себя наиболее симпатичного тебе персонажа. В этом нет ничего оригинального.
— Ой, блядь, взгляните на этого психотерапевта.
— Да я лишь поддерживаю откровенность между нами.
— Конечно, поддерживает он, — уходила она от диалога.
Познакомившись с Кирой, я не замечал явных особенностей её характера, которые могли бы меня раздражать. Напротив, первые месяцы общения с ней были для меня каким-то облегчением. Приятным электричеством в груди. Я грезил о наших поездочках в Икею, или другие супермаркеты, где продавали всякие безделушки. Мне нравилось делать какие-то мелочи, вызывающие на её лице улыбку. В общем, меня радовала идея совместного быта с ней. Настоящая Кира раскрывалась постепенно. Поначалу я этого не замечал. После, я с ужасом обнаружил, что превратился в какого-то отельера, обеспечивающего для неё уют и секс разной продолжительности.
Дни тянулись. От моей попойки с Максом прошло несколько недель. Чтобы как-то разнообразить досуг, я решил отправился в усадьбу к одному приятелю. Роберт был сыном крупного промышленника, работающего на государство. Как правило, Роберт проживал там, где аренда стоила дороже моих органов. Он был типичным образованным выскочкой, вьёбывающим свою жизнь за отцовский счёт. Из всех людей околополитечского эшелона, с кем мне доводилось водиться, Роберт был наиболее адекватным. Для человечества он не делал ничего полезного. Но и пагубного, в свою очередь, он никому не желал. Хоть и жил на деньги налогоплательщиков.
За окном такси приближался новый год. Москву украшали гирляндами. Население брало микрозаймы и кредиты для праздника, который мало кто мог себе позволить. Когда таксист въезжал в поместье отца Роберта, его внутренний мир давал сбой.
— Что нужно делать, чтобы так жить?! — искренне удивлялся таксист.
— Много воровать. А главное, делать это с удовольствием.
— Никогда не видел такой роскоши, — не переставал таксист.
— Люди, которые здесь живут, воспринимают это как норму.
— Ещё бы-ы-ы, — смотрел он по сторонам.
— Вы только не фотографируйте ничего. Охранники могут проверить телефон при выезде.
— У-у-у-х.
Роберт стоял у парадной, одетый в тёплый халат и брюки. Десятки работников украшали дом его отца в новогодние мотивы. Погода была спокойной. Чуть ощутимый ветер покалывал руки. Пахло хвойным лесом в период зимы. Выйдя из машины, я направился к Роберту.
— У таксиста культурный шок, — сказал я ему.
— Это всё бутафория, — отвечал Роберт, сверкая идеальный улыбкой.
— Давно я к тебе не заезжал.
— Это не моё. Это всё ничьё.
— Скажи это человеку из российской глубинки.
— Вот я и говорю тебе.
— Метко подмечено, — мы зашли в дом, обвешанный десятками картин. Обставленный статуями. Вычищенный и вылизанный так, что не увидишь ни одной пылинки. Моё пальто забрал мужчина из обслуги. Мы шли в барную комнату, где на 100 квадратов помещения были исключительно мы и бутылки. Разместившись у мраморного бара, мы общались.
— Чем сейчас занимается твой старик? — я имел в виду отца Роберта.
— Нашел себе какого-то мальчишку и слинял с ним в Европу. Ни личности, ни флюидов.
— Папу вновь привлекают мальчики? — отец Роберта был геем за границей, но строгий почитатель женщин на территории России.
— Кто бы его понимал.
Роберт разлил нам дорогого алкоголя.
— Ты чего здесь забыл? Париж больше не радует? — я смаковал переоцененный виски, как это делают со всеми переоцененными предметами. Отец Роберта владел престижной недвижимостью во всех уголках планеты. Больше прочих городов Роберт предпочитал Париж.
— В Париже мне разбили сердце. Туда я больше ни ногой.
У Робера была постоянная женщина в Москве, постоянная в Стамбуле и ещё парочка где попало. Взаимодействовать одновременно с ним и его пассиями для меня было тяжело. Ни он, ни его женщины, никогда по-настоящему не раскрывались в компании друг друга. С женщинами он был туп и очевиден, но они закрывали на это глаза. Когда мне доводилось коротать досуг с ним и его женщинами, все происходило предсказуемо и скучно.
Если мне хотелось выловить человека в Роберте, это подразумевало встречу с глазу на глаз. Тоже самое касалось и его женщин. Впрочем, с ними я общался значительно реже, поэтому на их счёт мне добавить нечего. Мне казалось, что они хотят содрать с него кусок или несколько. Роберт был ещё тот ценный пирожочек, а те, кто это понимал, смотрели на него, как на добычу. Некоторым удавалось отцепить от него что-то стоящее, но для него всё, что касалось денег — не имело значения. К большим деньгам он привык. Зарабатывать их он не умел, да и вряд ли бы научился. Тем не менее он был не плох. Нельзя было сказать, что он никакой. В нем была искра, и эту искру он умело гасил. Растрачивал себя на мимолетные прихоти или нечто стоящее, что в будущем оказалось бы мимолетной прихотью. И все же в нем ощущался потенциал. Он был способен дать миру частичку себя. Возможно, мир бы это даже оценил. Но Роберт этого никогда бы не сделал. Просто потому, что он никогда не понимал, как распоряжаться собственной жизнью.
— Ясно всё.
— Чем поживают обычные люди? — спрашивал он.
— Ждут, когда ребята, вроде тебя, вернут им деньги.
— В этом их проблема. Эти деньги надо забирать, а не ждать, когда их вернут.
— Война не может быть лучшим решением.
— Несогласные терпилы, даже когда они очень не согласны, всё равно терпилы. Понимаешь?
— К сожалению. Но никто не хочет войны. Никто не хочет получать по морде за то, чего никогда не делал. А тем более, сидеть за решеткой. Это абсурд, до которого довели люди. Люди, на которых работает твой отец. Надеюсь, ты это понимаешь. За порочность системы приходится расплачиваться обычным трудягам, желающим для себя и своих семей лучшего. Что очевидно.
— Я ежемесячно перечисляю на благотворительность. К слову… — Роберт не любил поддерживать классовые беседы.
— Ты раскаиваешься?
— Что-то вроде того.
— Я плохой священник.
— Безусловно. Но мне надо перед кем-то отчистить совесть, — он отсыпал на стол кокаин. — Будешь?
— Для протокола, я не прощаю твои грехи. И для второго протокола, — я в завязке.
— Похвально. Но бессмысленно.
— Однажды я напишу рассказ, где продемонстрирую стойкость своих воздержаний.
— А в следующем рассказе, ты их все нарушишь?
— Возможно.
— Сколько во мне человечного? Как ты думаешь?
— Минимум.
— Это трагично.
— Ты имеешь право на существование в этом сумасшедшем доме.
— Напомни, почему я с тобой общаюсь?
— Хороший вопрос относительно того, кто с кем общается.
— Почему?
— Ты яркий представитель тех, кого я всячески ненавижу.
— Но?
— Но ты единственный из них, кого я терплю.
— Ты меня сейчас обижаешь.
— В тебе нет этих чувств.
— Тоже правда.
— Что читаешь?
— Ничего сносного. Кастанеду.
— Вдарился в эзотерику?
— Засрал мозг. Хочешь вызовем эксортниц?
— Я всегда находил секс за деньги замещением секса.
— Отчасти ты прав. Но это лучше чем ничего. К тому же, 70% секса, — это всегда секс за деньги. В том или ином виде. Возможно, за что-то ещё.
— Это твоё классовое оправдание?
— Может быть.
Мы пили виски. Бокалы то наполнялись, то опустошались. Роберт долбил кокс, как обезумевший. Время от времени в барную заходил управляющий по дому. Он интересовался, есть ли у хозяина какие-нибудь прихоти. Управляющего звали Степан.
— Сколько вы ему платите?
— Около 5 тысяч долларов в месяц.
— Дьявол, может мне поработать Степаном?
— Если у тебя осталось какое-то достоинство. Не трать его так.
— Скажи это моим кредиткам.
— Давай не будем о деньгах, это как-то не по приятельски.
— Мы и не приятели.
— Вот как?
— Да. Я изучаю тебя, как вид. Понимаешь?
— Значит я подопытный?
— Нет, ты в естественной среде обитания, а я зоолог.
— Хорошо, меня устраивает, — он вмазался порошком, — как там с твоей Кирой?
— Ты запомнил её имя?
— Хорошая она.
— Можешь забрать.
— Не могу. Да и она не пойдёт. А если и пойдёт, то какое-то время будет ныть по твою душу, что мне не нужно. Скучнейшее слушанье.
— Знаешь её лучше меня.
— Любишь её?
— Сомневаюсь.
— Роберт, желаете лобстеров или брускетты? — спрашивал Степан, зайдя в барную.
— Хочешь чего? — интересовался Роберт.
— Воздержусь.
— Спасибо Степан. Ничего не желаем.
Мы вышли на балкон покурить. Смотря на территорию его усадьбы, я думал о том, что писать в таком домишке я бы мог лучше. Не слышно улицы, животных, пьянчуг. А главное, людей из соседних квартир, чьи разговоры я ежедневно отпечатываю в своей голове.
— Тебе нужна блядь. Поэтому ты держишься подальше от любви, — резюмировал Роберт, осматривая усадьбу.
— Вот это мудрость.
— Это твои травмы.
— Я не буду платить тебе за сеанс. Как доктор, а тем более, как психолог, ты не вызываешь доверия, — погода была изумительной.
— Этот сеанс был бы для тебя бесплатным, — смеялся он.
— Не строй из себя шибко образованного. Тебе это не к лицу. Тем более передо мной, — мы смотрели на падающий снег.
— Ладно… Пишешь сейчас чего?
— Не часто.
— Значит пишешь.
— Немного.
— Отцу понравились твои записки. Я ему что-то показывал.
— Польщён.
— Где твоя Кира? Давай позовём её? — Роберту частенько становилось скучно наедине с самим собой или кем-либо. Особенно после кокса.
— Она трётся с какими-то хипарями в фотостудии. Я держусь подальше от этого дерьма. У них там беседы за искусство и прочее дно, от которого меня воротит.
— Зря ты её не ценишь.
— Возможно.
— В любом случае, что не так с искусством?
— Его либо создавать, либо созерцать, — третьего не дано.
— Как-то ограниченно.
— Ты часто обсуждаешь фильмы, которые смотрел три года назад?
— Нет.
— Вот и я об этом.
— Дрянь какая.
— Согласен.
Роберт кое чего понимал о жизни. К примеру, он осознавал, что проблемы случавшиеся с одним, явно пересекали другого. Он понимал, — людям нравится считать, будто их судьба аутентична. В реальности, это, конечно, не так. Угостившись виски до полоумия, я попросил его, чтобы он отправил меня домой. До квартиры меня провожал его охранник.
— Дай угадаю. Не особо приятно смотреть на мой подъезд, после домика работодателя? — мямлил я охраннику.
— Да это не особо-то отличается от моего подъезда, — спокойно отвечал охранник.
— Все продажны, да? — бормотал я.
— Это точно, — убедившись, что я заплёл в квартиру, охранник уехал. Киры не было дома. Я умылся. Закончив чистить зубы, я блеванул в сортир , как говорится, не отходя от кассы. Когда я вышел из душа, Кира написала, что она у матери.
— Всё хорошо? — интересовалась она в сообщении. Всё было не хорошо. Для меня хорошо закончилось в неизвестный момент. Казалось, будто этого хорошо никогда не существовало.
— Конечно, — ответил я ей.
Пробуждение было тяжелым. Если бы ночью я откинулся, на моём погребальном камне можно было бы написать: «Вик Романов. Проиграл Бутылке. Сдох без гроша в кармане, но знал себе цену. Пожалуйста, кормите его кошек»
На утро я обнаружил в прихожей пакет, похожий на мусорный. Решив, будто его забыла выбросить Кира (что было для неё характерно), я отправил пакет в трубопровод. Выйдя из душа, я принялся готовить завтрак. Позавтракав, я увидел сообщение от Роберта. В сообщении он говорил, что прошлым вечером подарил мне пакет различных продуктов, которые не купить в России. Я понял какой пакет выбросил. Чтоб его, — подумал я. Черт с ним.