Таксист припарковался у танцевальни. Я вышел на улицу. Прохладный ветер обволакивал моё тело. Настя держала меня за руку. Нас пошатывало. Я смотрел на блудливый город глазами пьяного тупицы. Декорации смазывались. Ветер отрезвлял, но не сильно. Сверху доносилась музыка. Что-то приятное. Мы просочились в заведение сквозь обезличенную публику. Лифт поднял нас к музыке. Настя отвела меня к гардеробу. Мы сдали пальто. Опять туловища. Маскарад из ряженых манекенов. Кто-то смеялся. Кто-то отплясывал в наркотическом угаре. Оформлял напитки. Полировал ноздри. Цеплялся за посетителей. Перед глазами мелькали пиджаки, платья, оголённые тела… Блядство.
Настя провела меня на террасу. Приятный ветер возвращал меня к жизни. Я смотрел на реку, прижавшись к стеклянному забору. Бессонная столица бурлила этажами ниже. Н была рядом. Вокруг нас тёрлись парочки, одетые в синтетику, блестящую, как нефть. Музыка разгонялась. Я закурил. С террасы виднелась очередь в танцевальню. Количество людей, желающих оказаться в этой помойке, меня поражало.
— Как тебе здесь? — спрашивала Н.
— Порядочная дыра.
— Ах-ах. Грубый ты.
— Здесь намечается какое-то шоу? Я видел карлика, разодетого под мексиканский карнавал.
— Да, тут должен быть какой-то цирковой перфоманс.
Официант принёс нам коктейли. От них исходил пар. Это был комплимент от заведения.
— Просто хочу, чтобы ты знала.
— Что?
— Меня укачивает от аэробики и акробатики.
— Всегда?
— Сегодня, — я выпил коктейль залпом. Коктейль мне не понравился. На вкус он был, как лошадиная моча. Такое дерьмо нельзя продавать. Особенно за деньги.
— Я попрошу капитана, чтобы он плыл помедленней.
— Нет.
— Что нет?
— Мы давно утонули.
— Ты перепил?
— Безусловно… — я оглянулся. — Мне надо в туалет. Пожалуйста, оставайся здесь, иначе я не найду тебя.
— Не найдёшь? Молодой человек, следи за своим опьянением.
— Моя мать не воспитывала пьяницу. Передай это капитану корабля. Й-и-к, — я начал икать. — Пардон.
— Уйдёшь надолго и меня здесь не будет. Понял?
— Мне считать это упущением?
— А как ты думаешь?
— Дома меня ждут кошки. Й-и-к.
— Подстраховался значит?
— Люди приходят и уходят. Кошки вечны. Й-И-к.
— Болван. Иди уже. Я пойду к знакомым, — она убежала в какую-то сторону.
До толчка я плёл через содрогающуюся толпу. Морщинистые улыбки. Разглаженные. Лживые маски. Искренние. Геи строили из себя натуралов. Лесбиянки соблазнительно целовались. Недоумки оставались недоумками независимо от сексуальных предпочтений.
— СЛЫШ. КАК НАЗЫВАЕЦА ЭТАТ СТИЛЬ ИНТЫРЬЕРА? — спрашивал у меня кретин в клетчатом костюме. Он стоял рядом со мной у очереди в сортир.
— В 21 веке у интерьера, не стиль, а дизайн, — отвечал я, сдерживая дыхание.
— А РАЗНИЦЫ?
Из-за громкой музыки кретин выкрикивал слова в мой адрес. Его слюни попадали на моё лицо. Орал он так, словно мне нужен слуховой аппарат. Из его рта несло консервами.
— В целом, никакой.
— ЗАЧЕМ ТАГДА ТЫ МИНЯ ПОПРАВЛЯЕШЬ?
— Исправляешь. Й-и-й-к. Поправляют одеяло.
— ЧЕЕЕ?
— Приятель, я делаю так, чтобы общаясь со своей целевой аудиторией, ты не был похож на кретина.
— А какая у меня аудитория?
— Как по мне, бездомные собаки. И ты не заслуживаешь их внимания…
— О, ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я БЛОГЕР?!
Я смотрел на него, как на конченного. О нём мне было известно ни с черта. И я желал, чтобы так оно и оставалось. Мне было плевать на каждую минуту его жизни. Каждый час. Единственное, чего мне хотелось, так это того, чтобы он заткнулся.
— Короче, мне кажется, что ты меня не уважаешь. Да и говоришь ты со мной не особо приветливо, — жаловался придурок.
— Й-и-к. Дружок, с чего ты взял, что я должен тебя уважать? А тем более отвечать на твои больные вопросы? И нет, я не знал, что ты блогер. Мне вообще было, Й-и-и-и-к… плевать на… Й-и-и-й-к… тебя… Твою ж мать.
— Ну это то, чем занимаются люди! ЛЮДЬИ ОБЩАЮЦА!
Когда этот дегенерат что-то говорил, его глаза вылезали из орбит. Казалось, словно он сожрал партию низкосортных наркотиков. И сделал он это, пока находился в утробе своей матери.
— По правде, я не думаю, что ты общаешься. Общался. Когда-либо научишься общаться. Если честно, на твоём месте я бы вообще никогда не разговаривал…Й-и-и-й-к…
— Всё понятно с тобой… — ответил он так, будто его безмазовой башке раскрылась вся моя жизнь.
Придурок молчал.
— Бохо, — закончил я музыкальную паузу.
— ЧЕЕ?
— Этот дизайн интерьера называется Бохо. Й-и-и-й-к… — я задержал воздух.
— Сразу ты не мог нормально ответить? — я выдохнул.
— Давно ты решил, будто твоя манера задавать вопрос является нормальной?
— У МИНЯ НЕТ ПРОБЛЕМ, А У ТИБЯ?
— Й-и-и-й-к… Приятель, я думаю, что ты энциклопедия проблем. Просто ты всё ещё не встретил достойного врача.
— Никому нет дела до того, что ты думаешь п-а-р-е-н-ь, — расплылся он в улыбке.
— Не я спрашивал про интерьер, заметь… Й-и-и-й-к…
— Мне нравится, как блестят эти кристаллы на люстре, — говорил он своему знакомому.
— Кристаллы отсвечивают, придурок, — сказал я, удаляясь в туалет.
Я закрылся в сортирной. Слил пару коктейлей. Умывшись, я заметил портрет Сальвадора Дали, размещенный на стене. Мне понравилась отсылка дизайнера и вот почему: в своих дневниках Дали неоднократно обращается к дерьму. Формам дерьма. Он придаёт своеобразный смысл дерьму. Испражнениям в целом. Взвесив за и против, я прикинул, что моя моча могла бы стать не менее достойным подарком миру искусства. «Этому явно стоит уделить побольше внимания» — сказал я своему отражению. Закончив корректировать настроение, я сдул пудру с телефона.
Выйдя из коридора сортирной, я уткнулся в девушку. Её тело было исписано в мотивы El Día de Muertos — мексиканского праздника, известного многим, как день мёртвых. На её лице был нарисован улыбающийся череп. Выглядел он сексуально и нелепо. Белые линии черепа спускались с её лица до груди. С груди до талии. Мне нравилась работа художников, занимавшихся её телом. Фигура у неё была что надо. Длинные ноги, узкая талия, выдающиеся бёдра, острые скулы, вьющиеся волосы, — конфета. Она смотрела в мои глаза.
— Мексиканцы знают толк в мейкапе, — сказал я.
— Знаешь кто я сегодня?
— Лесбийская фантазия Фриды Кало?
— Вау…
— Часто тебя окрашивают под этнические мотивы латиноамериканских стран?
— Надеюсь, в первый и последний раз.
— Чем ты занимаешься, когда на тебе нет карнавальных красок?
— Угадай.
— Вебкамщица по выходным, стример в будни, ютубер, когда одиноко?
— Я держусь подальше от социальных сетей, — улыбалась она.
— Не дурная привычка.
— Согласна. А ты? Ведёшь какой-нибудь блог или канал?
— Только тот, что отвечает за слив моего унитаза.
— Объясняет почему мы общаемся у туалета, — меня рассмешил её ответ.
— Как по мне, это лучший из каналов.
— Ага, если засмотреться, то от этого канала действительно подкашиваются ноги.
— Ну… самый доступный способ почувствовать себя пиратом это туалет, телефон и 20 минут твоего времени.
Её рассмешило моё заявление.
— А ты хорош.
— Сегодня я на 30% из 100.
— Ты ошибаешься, — ответила она, приобняв меня за талию. Я следил за тем, как она уходит.
Возвращаясь к Н, я натыкался на знакомых: ребят из популярных медиа, редакторов именитых пабликов, рестораторов, бизнесменов, приёбнутых сммщиков. У некоторых столов я задерживался и беседовал с людьми. Диалоги, как и полагается, были ни о чем. Всюду слышалось щелканье бокалов и постановочный смех. Закончив рефлексировать у одного стола, я шел дальше. Вновь останавливался. Упустив контроль времени, я общался с теми, кто мне чистосердечно безразличен. С кем-то я здоровался, кого-то игнорировал. Когда музыка стихла, я предположил, что моё поведение достаточно убого.
— Слушай, давай я тебя познакомлю с охуенным книжным критиком, — говорила Эмилия. Рекламщица и дизайнер средней руки. Она была красива, но безвозвратно потеряна. Её маячило от проекта к проекту. От одной идеи жизни к другой. Выгорание у неё случалось раз в два месяца. Девушкой она была крутой и образованной. В ней ощущался характер, который она въёбывала на всякую чушь. Долго находиться в её компании у меня не получалось. Для меня она была слишком инфантильной. Мы были, что называется, — Friends with benefits, — если использовать жаргон безвкусицы. На практичном языке, — мы ебали друг друга раз в месяц, иногда чаще. Порой она пыталась сократить дистанцию между нами до чего-то интимного. Каких-нибудь отношений или чего-то романтичного. Я не давался. Эмили заслуживала порядочного человека, который будет терпеть её легкомысленность. Я для этого не годился. Ко мне она могла завалиться бухой и потрёпанной, а я ей дарил стояк разной крепости. Временами я заменял ей платок, куда она высмаркивала свои слёзы. Так мы и держались.
— Хватит с меня знакомств на сегодня, — отвечал я.
— Ладно тебе. Здесь полно интересных людей, — она поправляла мои волосы.
— Тебя послушать, так каждый человек интересен.
— Ты в людях замечаешь только говно.
— Это бескомпромиссная ложь.
— Тогда почему ты не приезжаешь ко мне, когда я собираю друзей?
— Черт знает, Эм. Я затворник.
— Ну давай я познакомлю тебя с критиком… — дёргала она меня за воротник.
— Меня ждут, давай потом, — я поцеловал её в шею.
Меня не интересовали критики. Те, кто комментирует литературу, люди невыносимые. Лучше с ними не связываться. Чтобы стать критиком, а тем более книжным, в человеке должна быть какая-то серьезная травма. В целом, дело литературных критиков не благородное. В 21 веке можно найти занятие получше. Например, критиковать блоги или еду. Писателей опускать нельзя. Они и так скоро вымрут. Нечего брать с писателей. Преимущественно, писатели жалки. А те, кто создаёт стихи, — ещё более жалкие. Их надо беречь.
— Я не выношу ни современных писателей, ни критиков. Им не хватает всего, — говорил я, обдолбанный алкоголем, кокаином, и писатель.
— Мне тут сказали, что твоё свидание с Полей закончилось весьма недурно, — у Поли я проснулся этим утром.
— Ну как сказать…
— Она тебе понравилась? — Эми вроде ревновала, но я не был уверен. С Полей её связывал один ресторанный холдинг. Эми мне подкидывала ресторанов оттуда. Мои ребята делали для них сайты и другую чушь. Платили хорошо.
— Это не было свиданием в первую очередь, — не врал я.
Прошлым вечером я получил немного денег от ресторатора и задержался у бара. Поля случайно оказалось в том заведении и мы выпили по коктейлю. Затем по второму. Я не очень хорошо её знал, но общение удавалось. Затем нас слегка понесло. Поля была в смачных гетрах, да и ноги у неё были классные. Я не мог уйти. Особенно, когда она скрещивала свои лапы.
В моих планах не намечалось ничего важного. Поля это исправила. Мы порядочно выпили. Её приятель угостил нас дурью. Когда мы закинулись веселящим, Поля предложила отправиться к ней. Жила она в просторной студии недалеко от центра. Квартира оказалась чистой и просторной. Мне такие нравятся. Дома она достала вино и какие-то закуски. Мы немного пожевали, и я потянул её в кровать. Расставшись с Виолеттой, я не трахал женщин, только руку. Момент был идеальным. Когда Поля запрыгнула на кровать, я поместил её к себе задом, сдвинул трусики и вошел в неё на всю. Она обаятельно посмеивалась, а я имел её, как сторожевой пёс. Сжимал её мягкую задницу. Лапал ноги. И держался больше обычного. Переместившись на неё, я сжимал её зад обеими руками. Так мы и кончили. Лежа на её кровати, я думал о том, что спорт действительно придаёт выдержки организму.
— А мне сказали, что это было похоже на свидание, — щурилась Эми.
— Совпадение.
Когда Эмили отвлекла подруга, я ушел. Направляясь в сторону Насти, я оформил парочку коктейлей. Пока я ждал напитки, меня заметил приятель. Его звали Артур (с ударением на А). Он был из великолепной семьи. Самодельный, самодостаточный, и с лёгким приёбом. Где бы я его ни встретил, на нём всегда был классический костюм. В гетто британской интеллигенции он бы всегда сошёл за своего. Как человек, он был живым в лучшем из смыслов. Искренне ценил вино. Почитал женщин. Знал парочку достойных авторов. Смотрел недурное кино. Если какая-нибудь дамочка западала в его сердце, он честно переживал. Записывал мне длинные сообщения, где раскрывал свои внутренности. По-настоящему восхищался чем-то таким, что не вызвало бы во мне даже эмоции. Из него мог получиться отличный, черт возьми, писатель. Но писать он не любил.
Артур был одиночкой. К компаниям он примыкал. Но даже в этих кружках он всегда оставался один. Меня привлекали одиночки. Как и те, кто не нуждается в компании независимо от места или мероприятия. Эти люди уместны всюду. По большому счету, им никто кроме себя не нужен. И это, блядь, прекрасно. Самостоятельные люди прекрасны. Они будто цветы, пробивающиеся к солнцу через затвердевший асфальт.
Люди, которые вечно нуждались в обществе были для меня чужды. Мне казалось, будто им чего-то не хватает. Какой-то детали в корпусе. Кого-то кода в алгоритме. Я сторонился стада и массового сознания. В моих глазах эти две штуки были разрушительны. Возможно, поэтому я не мог долго задерживаться с одним человеком, или в одном обществе. В чертовой жизни я должен быть предоставлен сам себе. В конце концов, я всегда могу поделиться с кем-нибудь куском своей жизни. Положить на пустую тарелку частичку себя. Сделать это никогда не поздно. Но прежде, будьте добры, дайте мне пропитаться авторским соусом.
Артур занимался торговлей на рынке ценных бумаг. Частенько путешествовал. До биржи он пробовал писать картины, но в один день ему это осточертело. Он вытащил все багеты, холсты, краски, подставки, мольберты и выкинул их в центр какого-то поля. Затем отправился за спичками и поджог свой хлам. Долго смотрел на то, как это дерьмо горит. Возможно, это было лучшей картиной, которую он когда-либо писал.
Как и многие трейдеры, время от времени он посиживал на легкой кислоте. Она помогала ему разгрузить мозг от графиков, цифр, новостей и спекуляций. С женщинами он был обходителен , внимателен, вежлив. Сближаться с кем-то он не спешил. В отличие от него, меня вечно заносило в какие-то романчики, толку от которых было не много. Жизнь регулярно подстраивала сценарии так, что с Артуром мы пересекались то тут, то там. Преимущественно, случайно. Каждый раз, когда мы планировали устроить совместный досуг, всё шло через жопу.
— Ты какой-то мятый, — говорил он.
— Когда мы в последний раз виделись? Полгода назад?
— Около того.
— Я успел себя подзасрать.
— Вульгарщина. Разговаривай уже как человек.
— Я надрачился коктейлями и порошком. Человека во мне минимум, — отвечал я.
— Так-то лучше.
— Что ты здесь забыл?
— Блядь, не спрашивай.
— Как скажешь.
— Я читал наброски рассказа, что ты отправил. Получается дерзко, небрежно и сексуально.
— Хуйня вроде бы.
— Нет-нет, продолжай.
— Мне осточертело писать. Я хочу трахаться, жрать хот доги, и смотреть на ебучее море, — не врал я.
— Без гроша в кармане?
— Опять ты за своё.
— Познакомить тебя с моей компашкой?
— К черту их.
— Справедливо.
— Пойду я, меня женщина ждёт.
— Попроси её оплатить тебе рекламу. Станешь узнаваемым, — не хотел он, чтобы я уходил.
— Ты бы не шутил про неё, она работает в похоронном агентстве.
— Серьезно?
— Да.
— А чем занималась прошлая?
— Кинобизнесом.
— А ты?
— Выкидывал за ней самокрутки, — он смеялся.
— Кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя, — хлопал он меня по плечу.
— Сам себе удивляюсь.
— Как тебя сюда занесло?
— В Штаты не приглашают, расходуюсь где попало.
— Значит, женщина?
— Она самая.
— Сейчас будет н-о-о-о-ч-щ-ш-щ-а-а-о-л-о-у-э… ш-о-э-о-у! — заорал какой-то клинический придурок. Он был в паре метров от нас. Чувак с трудом держался на ногах.
— Ставлю свой телефон на то, что этот выебок заблюёт свою рубашку и рухнет на стол, — Артур.
— Согласен. Возможно, он ещё и обосрётся.
— Точно не хочешь познакомиться с моими? — имел он в виду свою компанию. — Они вроде бы ничего.
— Не, хватит с меня. Поищу дамочку, что привела меня в этот Ад.
— Уверен?
— Щ-ш-ш-щ-о-э-у-э-у, — орал бородатый кретин.
— Сам факт, что этот тип всё ещё стоит, нарушает несколько законов гравитации, — предположил я.
— Может он всегда такой? — смеялся Артур.
— Не могу понять, кого он мне напоминает.
— И мне его лицо кажется знакомым.
— Интересно, сколько он платит своей дамочке, чтобы она ошивалась рядом?
Вокруг кретина резвилась девушка, которая старательно не замечала того, что с ним не всё в порядке.
— Может, он держит в заложниках её семью? — Артур.
— Хотел бы и я не замечать проблем в своей жизни также, как она.
— Это точно.
Добравшись до террасы, я разыскал Н. Увидев её, я не спешил приближаться. Мне хотелось разглядеть её. Хотелось запомнить её. Сохранить в памяти её силуэт, находящийся в конце коридора, украшенного множеством обезличенных тел. Дьявол, Н была прекрасна. Заметив меня, она улыбнулась.
Пока мы смотрели друг на друга, запустили техно. Играл какой-то мексиканский мотив. Затем последовала барабанная дробь. Взорвались десятки хлопушек, накрывших гостей дождём из конфетти. Стартовал цирковой перфоманс: на подвесных канатах кувыркались карлики, на сцену выбежали разукрашенные мальчишки. Чувак в сомбреро плевался огнём и вчерашним ужином. На стойки забрались полуголые танцовщицы. В зал забегали балерины. На террасу вывели белого коня с обнаженным мужиком на нём. Мужик напомнил мне Адама Драйвера. Конь смотрел на меня огромными глазами. Проницательными, чтоб его. Мне было жаль это животное.
Я смотрел в сторону Насти. Когда-то похожий маршрут отделял меня от женщины, что всерьёз поимела моё сердце. Не разбила, а именно поимела. Ведь разбить сердце невозможно. Сердца разбивают лишь всяким педрилам в низкосортном кинематографе. В реальности, — нас имеют и кормят сказками. И эти сказки не имеют ничего общего с действительностью. Мы же, как дети, охотно верим в намерения людей. Радуемся словам о любви. Строим планы. Считаем себя небезразличными. Затем охуеваем, осознав, что нам впаривали красиво упакованный шлак.
Н общалась со своими знакомыми, когда я подошел к ней. Представив меня, она вернулась к диалогу. Я что-то отвечал её приятелям, но за сутью не следил. Ребята перемалывали что-то несущественное. Процеживая коктейль, я следил за перфомансом. Вспоминал женщину, поимевшую моё сердце и нервную систему. Пытался воспроизвести день и год, когда в последний раз её видел. Получалось так себе.
Её звали Сара. Еврейка. Сара — не самое типичное имя для России. Она и не была типичной россиянкой. Корнями уходила в Израиль и просто куда попало. Наш романчик закрутился быстро. В тот вечер, когда мы познакомились, она устраивала квартирник со своими подругами. За окном была зима, а девочки организовали скромную вечеринку в стиле текилы и тако. Пригласили кого-то из моих приятелей, с кем я находился в одной машине.
— Нас зовут на домашнюю вечеринку. Рванем?
— Мы больше ни на что не годимся. Поехали, — предложил я.
Выйдя из машины у дома Сары, я поскользнулся и уебался на руку. Кровищи было порядочно. Когда мы зашли в квартиру, я увидел её. Голубые глаза. Еврейский нос. Одержимая. Она мне сразу понравилась.
— Ты можешь как-нибудь это исправить? — показывал я руку.
— Сейчас что-нибудь придумаем, — она куда-то убежала и вернулась с бинтами. За это время я успел с кем-то познакомиться и устроил антибактериальную терапию текилой. Изнутри. Я взял ей коктейль, и переместился куда она сказала. Она принялась обрабатывать мою руку и делать с ней всё что там ещё нужно.
— Не бережешь ты себя, — говорила она.
— Знал бы я, что у твоего дома каток… прихватил бы санки, — я следил за тем, как она обеззараживает ссадины.
— Как тебя зовут?
— Вик, но можешь звать как хочешь.
— Сара.
— Хорошо, буду Сарой.
— Нет, я Сара , — смеялась она.
— Частенько у тебя тематические вечера?
— Время от времени.
— Я рад, что мы встретились.
— Так сразу?
— Да, у меня такое редко.
— Тебе не больно? — она имела в виду её махинации с рукой.
— Бывало и хуже.
Закончив с моей рукой, она сидела рядом. Мы то говорили о чем-то, то молчали. Я смотрел на неё и что-то внутри меня подергивалось. Будто хвост у осла. Она не отходила. Я был ее пациентом. Она мой миниатюрный врач с огромными голубыми глазами. Народ веселился. Что-то пел, что-то обсуждал. Мы отстранились от публики и сидели в углу большого ковра. Моя голова лежала на её ногах. Мы знали друг друга с час или два, и тут уже такое. Я не мог сдерживаться. Упёрся на больную руку, прижал её к себе и поцеловал, как стоило. Она не противилась. Целовались мы до первых лучей рассвета. Затем я уехал.
Через несколько дней я пригласил её на свидание. Она согласилась. Мы попивали вино в каком-то засранском заведении, которое я выбрал. В гастрономии я смыслил тогда немного, поэтому выбирал заведения по интересу, а не содержанию. Суть того ресторанчика была не в еде, а в том, что гости находятся в абсолютно темной комнате. Саре понравилось. Наши губы не отлипали. Тем же вечером мы отправились к ней. Я вылизывал её с ног до головы. Её миниатюрная фигура влекла меня, как обезумевшего. Я стянул с неё свитер, лифчик, толкнул на кровать, содрал джинсы и целовал каждый дюйм её тела. Она пускала руки в мои волосы, притягивала меня к лицу, но я не мог. Мне требовалась каждая её частичка. Пахла она чем-то неземным. Когда настал момент входить в неё, мой дружок спал. Я перевозбудился. Она расстроилась. Я тоже.
Следующим вечером я встречался со знакомым. Мы посиживали в скромном баре. Пока я рассказывал ему о своих проблемах с эрекцией, примчала Сара. С собой она прихватила подругу. Мои жалобы на эрекцию закончились тем, что мы прилично накидались. Забив на приятеля, я то и дело приставал к Саре. Ночью я вновь отправился к ней. В ту ночь на ней было длинное платье из шелка. Когда я запустил руки под платье, мой член ожил. Его крепкость била все рекорды. Не успели мы зайти в квартиру, как тут же повалились на ковёр, где она обрабатывала мою руку. Я задрал её платье и вошел в неё. Она прильнула ко мне, а я всаживал ей со всех сил, стирая колени и поясницу о ковёр.
— Пожалуйста, не кончай на платье, — просила Сара.
— Да-да, конечно, — говорил я, выпуская сперму на её платье.
— Чтоб тебя! — смеялась она.
— Прости.
— Ну… зато не в меня.
— И то хорошо, — радовался я.
Я приезжал к ней ночами. Старался быть культурной свиньей. Доказывал ей, что гожусь для чего-то большего, а не только заблёвывать публичные сортиры. Я встречал её у метро. Заказывал для неё такси. Работал в поте лица, забыв, что я тоже человек. Месяцы сменялись. Я не замечал, что регулярно возвращаюсь к ней до тех пор, пока мы не начали жить вместе.
Наши темпераменты не особо клеились, но мы держались. Да и во мне оставался серьёзный шлейф кретина. Что-то она во мне чувствовала, поэтому закрывала глаза на многое. Было на что закрывать глаза. И было достаточно. Я старался ладить с её семьей. Получалось у меня натянуто. К тому же, её семья смотрела на меня свысока. Они мнили себя московской интеллигенцией, пробившейся с дна на поверхность. Я был обычным выскочкой, пытающимся вылезти из бесцветного стада. А главное, у каждой особи этого стада было моё лицо. Всех нас обрабатывали одинаково.
Саре в этом плане повезло. Её семья умела отделять говно от золота: фильтровала информацию, была оппозицией всему, что навязывалось. Они мне нравились. Казались по-своему прекрасными. Конечно, у них были свои секреты. Диагнозы, которые не выставлялись напоказ.
За красивенькой упаковкой их семьи скрывались кадры, где мать лупила Сару, а отец годами балансировал на грани нервного срыва. Поэтому, от родственничков Саре досталась не только уютная квартира и сколько-то вменяемый взгляд на жизнь… поверх материальных благ она получила порядочный набор психических травм. И эти невидимые рубцы у неё не заживали. Сколько бы их не обрабатывали самые квалифицированные специалисты.
И всё же, меня тянула к ней какая-то неебическая сила. Мы не успевали разойтись, как меня тут же маячило обратно. Как будто внутри меня находился магнит, который неизбежно притягивается к ней. Я не мог сказать, что я испытывал к ней нечто большее, чем к любой другой женщине, с которой я задерживался на месяц, ночь или полгода. Но мои чувства к ней были иными. Они казались обостренными. Оголёнными. Парадоксальными. Я не знал, как долго продлится наша связь. Но я был уверен в том, что эта связь для меня необходима. Будто каждая минута, проведённая с ней, была предопределенной. Что-то в ней встраивалось в мою базовую программу. Словно исходный код. Словно космогония. Нечто выше меня. Сильнее меня. Обладающее мною, и в тот же момент, определяющее меня.
Мы протянули года два или чуть больше. Химия, происходящая между нами, заставила меня потерять чувство дома. Дома, как ощущения. Дома, как места. И даже находясь в собственных апартаментах, я ощущал себя где-то ещё. Моя квартира словно не была моей. Я не принадлежал этому пространству. Влекло же меня туда, где я никогда не был. Туда, где хриплый звук ветра, приукрашенный шелестом воды и лаем собак, окажется сколько-нибудь родным.
Расставаясь, мы пробовали сходиться, но это не заканчивалось хорошо. Иногда мне её не хватало. Но Сара заслуживала другого. Она заслуживала того, кто станет крепкой частью её жизни. Я для этого не годился. Внутри себя мне требовалось усмирить чудовище. И это чудовище не годилось для брака, семьи, загородных домиков и прочего. Я понимал, ей необходим другой. Этого было не исправить. Ей требовался надёжный и продвинутый чувак, чего-то понимающий в жизни. Держащийся за работу, имеющий квартирку в Берлине, разбирающийся в тачках, почитающий ремни и рубашки. Он бы её по-настоящему ценил. Во мне этого не было. Я годился для временной переправы. На мне можно было переплыть от одного берега до другого. От мужчинки попроще, к мужчинке понадёжней. В долгосрочной перспективе с меня было нечего взять.
— Где ты витаешь? — обратилась ко мне Н, стряхнув с меня огрызки из конфетти.
Вероятно, моим чувствам к Саре были объяснения в маниакальной или мазохистской психологии. Да только в те дни для меня не существовало психологии. Зато был необратимый сценарий. Прекрасный и отвратный в лучших смыслах. И я подсаживался на него. Я выбирал его добровольно. Я знал к чему он приведёт. От этого было жутко. Я будто направлялся казнь, а единственным человеком, ведущим меня на расстрел, был никто иной, как я.
Возможно, между нами была любовь. Во всяком случае, мы называли это любовью. И если это была любовь, — она не была похожа на ту картинку, что обещают нам кинофильмы, сериалы, или посредственные романчики. Эта любовь была другой. Она была моей. Моим персональным сортом ебучей любви. И я не знал, что с ней делать. Она не помещалась в меня. Любовь разрезала меня на куски. И я улыбался.
— Прости. Что ты говорила? — спросил я. Мой вопрос её задел.
— С тобой всё хорошо?
— Я сейчас вернусь.
Я решил отправиться за свежей порцией алкоголя. У барной стойки я ощутил, что не особо-то хочу здесь находиться. Очередной раз я играл в фикцию, которую натягивал на свою шкуру. И натягивал без удовольствия. Я словно пребывал в комнате, стены которой охватывает пламя. И в этой комнате я следил за тем, как огонь перебирается с занавесок на пол. Распространяется на потолок. Захватывает бытовые приборы. Подбирается к моим ногам. И я не спешу убегать. Я делаю вид, будто этот пожар организован мною. Будто этот пожар мне необходим. И мне было плевать, что я, как гигантская мозаичная статуя, медленно рассыплюсь. И останется лишь белый лист, за которым нет ничего. Белый, как сахар. Белый, как сода. Белый, как мука. Белый, словно неразбавленный кокс. Словно лист этого документа.
— Как ваше настроение, господин на 30 из 100? — обратилась ко мне девушка мексиканский праздник.
— Есть ли толк от смены заведений, когда мы размениваем площадки одного большого цирка!?
— Нет.
— Что же тогда делать?
— Наслаждаться тем, что есть.
— У тебя это получается?
— Нет.
— Тебе идёт этот мейкап.
— Тебе не идёт твой пиджак.
— Я знаю.
— Зачем же ты его надел?
— Чтобы у нас была тема для разговора.
— Смешно. Сколько ты выпил?
— Больше нужного.
— Добавь меня в инстаграм. Может быть, однажды я захочу выпить с тобой кофе или ещё чего.
— Хорошо, — я передал ей телефон.
— Пообещай мне кое-что.
— Я не верю в богов, поэтому сила моих обещаний… сама понимаешь.
— Пообещай мне, что если мы увидимся, ты не наденешь этот пиджак.
— Замётано.
— Белую рубашку тоже не надевай. Меня воротит от белых рубашек, — она вернула мне телефон.
— Женщина, ты вызываешь во мне симпатию.
— Ладно, кексик. Я пойду.
— Так быстро?
— Ты не поверишь, но я работаю здесь не по своему желанию.
— Как и все мы.
— Возможно.
— До встречи, может быть.
— Может быть, — она улыбалась.
Я следил за её поступью. Следил за тем, как она отдалялась. Самые простые каблуки. Высокий подъём. Подтянутые мышцы ног. Выдающаяся осанка. Задница, которую хочется кусать. Будь я архитектором, мне бы не удалось повторить линий её тела.
— Скорее, иди сюда! — позвал меня Артур.
— Что случилось?
— Придурок, который орал о начале шоу, вот-вот блеванет.
— Бежим!
Когда мы примчали в зал, где находился недоумок, его окружила толпа. Люди снимали кретина на телефоны. Его придерживала девушка и охранник. Он пытался что-то говорить, но выходило у него так себе. Пока он вырывался из рук, у него спали штаны. Вслед за штанами вываливался живот.
— Это растяжки или татуировка на его животе? — спрашивал Артур.
— Два в одном, — отвечал я.
— Думаешь, он обрисовывал растяжки? — смеялся Артур.
— Взгляни на него. Тут нечему удивляться.
— Наденьте ему штаны, — кричал Артур.
— Мне кажется, или у него тату орла на брюхе? — интересовался я.
— Это растяжки приняли форму орла.
— Нет-нет, там точно орёл! — указывал я на живот.
— Действительно, — подтвердил Артур. — Мы изучаем растяжки, как настоящие искусствоведы, — не переставал он.
— А это искусство. Дерьмовое, но искусство, — говорил я.
Охранник попытался надеть штаны недоумку. Стоило охраннику присесть, как бородач вмазал ему по лысине. Упав, охранник держался за голову.
— Что ты делаешь, Слава!? — кричала девушка недоумка.
Он посмотрел на девушку глазами бешеной капибары. Она боялась к нему подойти. Её можно было понять.
— Надень штаны, приятель — кричали гости.
Бородач рискнул натянуть брюки. Когда он нагнулся, его рубашка разорвалась.
— Слава!!?!!? — кричала девушка.
Недоумок выпрямился, придерживая штаны.
— Он сейчас упадёт, — говорил я.
— А-а-а-а-а, — кричал Артур.
Отпустив штаны, недоумок попытался нащупать дыру в рубашке. Его шатало. Он начал мычать, как мычат коровы. Когда он закончил, его лицо приняло форму новорожденного младенца. Тут-то его тело повело на 360 градусов, и он рухнул на стол, разнеся бокалы, телефоны, бутылки и прочую дрянь. Мгновение спустя рухнул и стол.
— Почему он не блюет? — спрашивал кто-то.
Недоумок лежал на полу. Без штанов, в пепле, осколках, вине, рваной рубашке. Смотрел в потолок. Когда люди принялись обсуждать увиденное, он закричал.
— РааааОООАОАррр-рррааааррр-оаааРаар, — орал недоумок.
— Вячеслав, давайте встанем, ну что же вы, — бормотал охранник, получивший в лысину.
Резким движением охранник поднял недоумка. Пытаясь удержать его на ногах, охранник смахивал на замученную мать, старающуюся успокоить взбесившегося младенца. Оглядев зал, бородач вновь заорал.
— РааааОООАОА — РАРРРРРРАОАО — АООАООААААРРРР, — краснел он.
— Зачем он кричит? — интересовался Артур.
— Пытается привлечь самку. Это инстинктивное, — шутил я.
— Ну и зрелище.
— Так кричит его мужское начало. Это зов либидо.
Пока охранник держал кретина, подбежало ещё несколько ребят из охраны. Подхватив придурка, ребята надели ему штаны. Когда ребята отвлеклись, он врезал по челюсти ещё одному охраннику. Получив в рожу, охранник повалился на барную стойку. Засчитав себе технический нокаут, бородач смотрел на охранника, которому только что вмазал.
— Ну и постановочка, — удивлялся Артур.
— Я всякое говно видел, но такого, ещё никогда, — говорил я.
Происходящее напоминало мне картину времён ренессанса: полураздетый еблан в разорванной сорочке, его татуированный живот, два поверженных охранника, куча людей, разодетых так, словно припёрлись на вручение премии Эмми. А главное, над этим хаосом стоял белоснежный конь. И на этом коне был обнаженный чувак, который в разгар абсурда походил на Адама Драйвера, как никто другой.
— РааааОООАОА-Ор-АРА-аР — выкрикнул недоумок на поверженного им охранника.
Закончив орать, бородач вырвался из рук охраны. В ту же секунду он поскользнулся о вино и упал так, как падают холодильники. Ударившись лбом о каменный пол, он замычал.
— С ним всё в порядке! — говорил охранник охраннику.
— Поднимаем его! — недоумка подняли.
— Принеси его пальто и подгони машину, — охранник рейтингом выше давал указания охраннику рейтингом ниже. ⠀
— Смотри! — толкнул меня Артур.
— Осторожно! — кричал охранник!
Недоумок начал блевать, как сломавшийся блендер. Его рвота накрыла двух эскортниц и охранника, бежавшего к нему с пальто. Закончив блевать, он свис на крепких руках охраны.
— Чо за блять!? Чо он себе нахуй позволяет!? А-а-а-а бл..!?!! — психовала заблеванная девушка.
— Бл-и-а-и-а, какая ди-и-и-ичь!!! А-А-а! — говорила вторая девушка. Она успела скрыться от рвоты за своей подругой.
Толпа ликовала, мыча, как и сам недоумок. Карлики и танцовщицы прекратили выступление. Они любовались шоу, за которое им платили.
— Это, безусловно, лучшая часть представления, — сказал я.
— Не зря я сюда приехал, — добавил Артур.
— Он, блядь, не человек, а танцующий фонтан.
— Смотри, у него из штанов сливается… ну и дрянь… Кто-нибудь компенсирует мне увиденное?
— Редкостная мерзость.
— Интересно, куда его повезут?
— В мэрию, наверное, — предположил я.
— Учитывая столько охранников, возможно.
— Может быть, он нефтяник?
— Судишь по цвету его испражнений?
— Содержимому.
— Или агент спецслужб?
— Нельзя исключать.
— Если спали штаны — это либо спецслужбы, либо нефть.
— А если он губернатор небольшого городка?
— Не стыкуется. Слишком много охранников.
— Да и блевал он по-столичному.
— Верно подмечено.