Не знаю, как бы истолковал этот сон мой психотерапевт. А если взять в расчет то, что у меня нет психотерапевта, — всё становится на свои места.

Утром я ощущал себя лучше обычного. Выйдя на улицу, я сделал несколько селфи с коровами, гуляющими вокруг пансионата. Выпив минеральной воды из скважины, я первоклассно блеванул. После завтрака меня направили на ингаляции. Закончив с ингаляциями, я курил. Человеку, ведущему здоровый образ жизни, тяжело объяснить, насколько приятно курить после ингаляций. Но как известно, —  здоровых людей нет. Все, так или иначе, больны. Многим всего-то неизвестен диагноз.

Когда оздоровительные процедуры кончились, я отправился на прогулку. Погода была жаркой. Знатно вспотев, я спрятался в тени каких-то деревьев. Следя за тем, как колышутся листья, я вспомнил о своём сне. «Какое же дерьмо» — подумал я. Когда я прилёг на траву, квакнул Tinder. Сообщение от девушки, с которой я общался прошлым вечером: «Что мы делаем?»

Хороший вопрос. В глобальном смысле. Я хотел ответить честно: «Мы тонем в иллюзиях. Играем в кошки мышки с теми, с желательно сохранять откровенность. Любуемся недоступными пейзажами. Выискиваем спокойную гавань, где могли бы сдаваться молчанию. Умиляемся, смотря на лиловый закат. Общаемся языком удушья. Надеемся, что очередной кассир скажется продавцом счастья, решившим подкинуть нам выигрышный лотерейный билет. Меняем самолёты, страны, поезда, стаканы для кофе и контейнеры для еды. Жрём десерты. Устраиваем смысловые чаепития. Прикидываемся серьёзными людьми на деловых встречах, а вернувшись домой, переобуваемся в типовых болванов. Сменяем купальники, вечерние платья, переоцененные рестораны и гротескные бары. Капризничаем в минуты страсти. Вопим от наслаждения. Вращаемся на креслах. Застёгиваем ремни безопасности. Сменяем обувь, улыбки. Иногда у нас не жизнь, а канцелярия снов и остановок, где стрелки часов выписывают радиус до очередного нервного срыва. Мы пляшем ночами. Скромничаем днем. Слушаем музыку, которая в действительности нам отвратительна. Скрываемся за чужими цитатами, поблекшими полосами у глаз, сигаретным дымом, кинофильмами, стриминговыми сервисами и тысячами слов, что оставлены в переписках. Мы вписываемся в картины, где все персонажи вымышлены. Следим за потоком времени, впадающим в лазурный океан жизни. Прячемся за пеленой поверхностных шуток. И всё это делается для того, чтобы втиснуться в игру, которую мы окончательно не понимаем. Ведь где-то внутри мы осознаём, что застряли в декорациях, из которых мистер Труман так и не нашёл выход».

Ответил на её сообщение я куда содержательней:

— Ищу заведение, где мог бы с тобой выпить, — конечно, я не искал никакого заведения.

— Я тебе помогу, — ответила она.

Вечером мы встретились. Немного прогулявшись, мы отправились цедить вино в сносный ресторанчик, расположенный на крутом холме. Девушку звали Марьям. Я сократил её имя до Мэри. Она была значительно спокойней тех, с кем я привык водиться. Была красивой. Ухоженной. Статной. Любуясь ею, я не мог найти к чему придраться. Черт знает, что такие женщины находят в проходимцах, вроде меня.

— Ладно, скажи мне, что ты слушаешь, и я скажу тебе, кто ты, — говорила Марьям, уткнувшись в ладони.

— Слушаю тебя, — ответил я, допив остатки вина в бокале.

— Нет-нет, давай про музыку… но ответ хороший, — она улыбалась.

— Твой голос довольно мелодичный. Зря ты его недооцениваешь.

— Хватит говорить так, будто перед тобой Эми Уайнхаус, — я задумался о том, что в жизни Мэри куда интересней той картинки, что она выстраивает в соцсетях. Она была хороша. Не в масть моему вкусу. Я был падок на порочных женщин. Передо мной же была та, что знает себе цену. В ней чувствовался класс. Я не знал как себя вести. Она была чересчур.

— Артистов времён Вудстока. Вообще, мне пришлось переделывать свой вкус к музыке. Я был жертвой дурного окружения.

— Никого из современников?

— Никого из соотечественников.

— Почему?

— Здесь не было психоделической революции… поэтому… как-то не сложилось.

— То есть, в подростковом возрасте, когда все слушали рэп или хип-хоп, ты стоял в стороне?

— Говорю же, я был жертвой дурного окружения.

Она смотрела на меня. Улыбалась. Можно сказать, — игриво. Молчала. Я попросил официанта, чтобы он обновил бокалы.

— Ладно, как тебе White Stripes? — меня поразил её вопрос.

— Джек Уайт боженька.

— Хорошо, с тобой можно общаться, — нам принесли бутылку вина.

— Ты всех подвергаешь этим допросам?

— Ага, — гордо ответила она, следя за тем, как я наполняю бокалы.

— Тяжелая у тебя селекция, — резюмировал я.

— Стараюсь держаться подальше от уёбков.

— По-твоему, тот, кто слушает Rolling Stones, не может быть уёбком?

— Может, но это лишь первый этап отбора, — мы выпили вина.

— Становишься интересней с каждой минутой.

— Авторское кино смотришь?

— Это второй этап?

— Да.

— Уэс Андерсон считается?

— Ещё.

— Пол Томас Андерсон?

— Ещё.

— Дэвид Финчер, Дэвид Линч? — она задумалась.

— Что-нибудь серьёзнее.

— Ты издеваешься?

— Нет.

— Фон Триер… Тарковский… Бергман… Скорсезе… Коппола… Винтерберг…

— В-а-у.

— Мне надо выпить, ты меня напрягаешь, — я всосался в бокал.

— Ещё есть третий этап.

— Я отказываюсь, — сказал я, сдерживая отрыжку.

— Не отказываешься.

— Отказываюсь!

— Ответишь на третий вопрос и, возможно, я тебя поцелую… — она покручивала вилку.

— Дьявол.

— Три любимых автора?! — сказала она с такой игривостью, что я не понимал, симпатизирует ли она мне, или готова смыться в ближайший момент.

— Их больше.

— Будь осторожней…

— Под столом ты направила на меня пистолет?

— Нет, — её развеселил мой вопрос.

— Ладно… пусть это будут Генри Миллер, Буковски и Набоков.

— Почему не Достоевский?

— В жопу Достоевского.

Какое-то время мы молчали. Она проверяла свой телефон. Я свой.

— Банально с Буковски, — заявила она, прервав молчание.

— Он подарил мне любовь к литературе.

— Как скажешь… в общем… я решила, что не буду тебя целовать, — сообщив это, она смотрела на меня.

— Охуеть.

— Пойдём покурим, — предложила она.

— Самое время.

Мы вышли на террасу при ресторане. Подошли к небольшому фонарику, у которого была пепельница. Стоило мне потянуться за сигаретами, как она вмазала мне крепкий поцелуй. Нежный и грубый. Больше нежный, чем грубый. Поцелуй на грани сексуальности. Я схватил её за талию и подтащил к себе. Её помада была клубничной. Тело упругим. Я прижимал её к себе, лапал задницу, сдавался аромату её тела. Она не противилась. Когда я увлёкся с поцелуями, она меня оттолкнула.

— Не так быстро, — ворчала она.

— Сентиментальщина… — говорил я.

Я достал сигарету. Вставил её в зубы. Смотрел на ночной город, виднеющийся с террасы ресторана. Чувствовал я себя легко.

— Ладно, чем ты занимаешься в Москве? — спросила она.

— Не читаю Достоевского.

— Кем ты работаешь? Что-то связанное с культурой?

— Маркетинг, графический дизайн, что-то в IT.

— И как? В удовольствие?

— Ещё бы… нет.

Она что-то говорила. Я не прислушивался. Мой взгляд магнитило к её ногам, — они были изящны. Рядом с такими ногами тяжело думать.

— Ты перепил? — спрашивала она.

— С чего бы?

Она подарила мне чувственный поцелуй. Один из тех поцелуев, которые не вручают просто так.

— Ничего себе, — ошалел я.

— Хорошее вино, — улыбалась М.

— Как скажешь… — я смотрел на Мэри. Она любовалась городом. Её волосы обдувал ветер. Она думала о чём-то своём и я это понимал.

— Знаешь, человек может быть интересным, даже если он не знает ни одной фамилии, из тех, что мы тут вспоминаем, — прервал я молчание.

— Может… но ты явно занимаешься не тем, чем должен, — пела она, а не говорила. — Кто тебя так обработал?

— Парочка женщин, — ухмыльнулся я.

Мы молча курили. Любовались городом. Он утопал во мраке.

— Допьём вино? — спросила она.

— Ещё бы.

Закончив с вином, мы целовались и говорили о чем-то несущественном. В полночь я предложил ей отправиться со мной в пансионат. Она отказалась. Я не печалился. Когда мы покидали ресторан, Мэри настояла на том, чтобы мы прогулялись. Я согласился. Несколько раз мы обошли крупный парк в центре города, разговаривая обо всём подряд. Когда начинало светать, мы разошлись.

В пансионат я вернулся к началу оздоровительных процедур. Постояльцы разбегались по кабинетам врачей. Из столовой доносился шум тарелок и аромат еды. Пахло не очень приятно. Первой процедурой у меня был массаж. Перед тем как отправиться на массаж, я выпил стакан минеральной воды. Направляясь в сторону массажиста, я понял, что моё тело не собирается переваривать минералку. Плюнув на массаж, я завернул в ближайший туалет. Из колонок сортирной комнаты играл Паваротти.

— Буду первым писателем, кто блевал в толчке пансионата под классику, — мямлил я, закрываясь в кабинке. Приземлившись на колени, я блевал как сломавшийся кран, вода из которого струится со всех щелей.

Закончив испражнять желудок, на процедуры я решил не идти. Вернувшись в номер, я отправился спать. Проснулся к обеду. Чувствовал я себя паршиво. Решил, что минералки с меня хватит. Остаток дня пролетел незаметно. К вечеру пошел дождь. Посиживая на балконе, я задумался о Москве. Для меня было загадкой, как человек, вроде меня, может испытывать что-то к Москве. И всё же, иногда мне не хватало этого каменного чудовища.

В горной местности Кабардино-Балкарии, будучи изолированным от цивилизации, я становился тише. Что-то внутри меня видоизменялось и перестраивалось. Всякое напряжение сводилось к состояниям спокойствия. Я много гулял. Что-то читал, что-то смотрел. Тусил с коровами. Поднимался на горы. Старался реже курить.

За неделю в Кабардино-Балкарии мое самочувствие уравновесилось настолько, что я мог бездумно шататься по городу, любуясь лучами солнца, прорывающимися меж трещин у заброшенных домов, где кроме призраков и птиц никто не проживал. А главное, в этой точке планеты мои глаза не разрезали купола, которыми обставили Москву вдоль и поперек. Иными словами, фон локальных декораций действовал на меня, словно камера сенсорной депривации. В какой-то момент мне стало интересно — не являюсь ли и я декорацией? Ведь, откровенно говоря, в Кабардино-Балкарии, да и везде, я был ничем большим, нежели незначительной частью интерьера.

Ночью я посиживал за столом на балкончике своего номера. Деревяный стул был не самым удобным. Я то и дело подстраивал задницу к его поверхности. На столе был травяной чай. От стакана исходил пар. Я читал какую-то книжку, а в моих наушниках играл Бах в исполнении Питера Грегсона. Классика помогала мне концентрироваться на тексте. Когда книга подходила к концу, мне написала Марьям:

— Чем занимаешься?

— Цежу книгу и чай. Ничего интересного.

— Безвкусица. Доставай бокалы. Будем дегустировать вино.

— Не в моём положении отказываться.

— В таком случае я собираюсь посмотреть твой номер.

— Тебе заказать такси?

— Прогуляюсь.

Демонстрируя комнаты Мэри, я заметил, что кондиционер сдох. Жариться в комнате было не лучшим решением, поэтому я разместил нас на балконе. Пока мы распивали вино, Мэри рассказывала, что мечтает перебраться в Европу, где бы с удовольствием жила в какой-нибудь Испании или Италии. Ей не нравилось работать в крупном банке, где она занимала не последнюю позицию, доставшуюся ей благодаря связям отца. От жизни она не требовала славы, внимания или почтения к своей персоне. Ей было бы комфортно состариться в том месте, где государство заботится о пенсионерах. Дикость Москвы её порядочно напрягала, а спокойствие Кабардино-Балкарии, напротив, — успело осточертеть. Таким образом, она пришла к выводу, что ей будет лучше в Европе. Где всё, по её мнению, размеренно. Я говорил ей о том, что хочу написать роман, но сталкиваюсь с невероятным количеством препятствий, главная из которых я сам. Между делом я упомянул ей, что маркетинг напрочь прибил во мне человека. В итоге моя жизнь свелась к тому, что я вынужден цитировать сам себя. А это — не совсем здоровая штука.

В минуту молчания я поцеловал её руку. Она улыбнулась. Её губы прильнули к моим. В тот же миг она пересела на мои колени. Стоило ей оказаться на мне, как я возбудился так, словно не трахался год. Обезумев от влечения, я предложил ей переместиться на кровать. Она отказалась. Я нежно вцепился в её грудь. Она не сопротивлялась. В порыве влечения она расстегнула ремень моих джинс, а я присел на колени и задрал её платье. Целуя её бархатные ноги, я приближался к трусикам. Сняв с неё нижнее бельё, я направился к клитору. Выглядел он безупречно. Она усмехалась и стонала, держась за мои плечи. Закончив с дегустацией её интимных зон, я посадил её на себя. Мой член вошел в её гладкую и упругую киску. Нам было хорошо. Она целовала мою шею, прижимая меня к себе. Медленно и нежно она смещалась на мне в том ритме, которой требовался ей. Я держал её задницу так крепко, словно хотел её украсть. Когда она начала ускоряться, я понял, что дело приближается к оргазму. Кончив, она тяжело дышала, прижимая меня к груди. Не меняя позы, я выбил оргазм из себя.

— Мы прям, как герои фильмов Гаспара Ноэ, — шептала она, посиживая на мне.

— Как скажешь, — я поцеловал её.

— О чем ты думаешь?

— Прошлой ночью было холодно. Сегодня тепло. Странно здесь. Я странный здесь.

— Это плохо?

— Это очаровательно.

Не меняя позы, мы сидели на балконе. Обнаженные, вспотевшие, потерянные.

— Когда ты планируешь улетать?

— Через пару дней.

— Доволен отдыхом?

— Наверное. Я точно доволен тобой.

— Как мило.

— Спасибо. Может, оденемся?

— Не, посидим ещё. Мне хорошо.

— Раз ты настаиваешь.

— Ты непохож на ребят из Москвы. Ты не оттуда, да?

— Угадала.

— Дай мне обещание.

— У меня проблемы с обещаниями.

— Постарайся не меняться.

— Ну… я не Дориан Грей, чтобы не меняться.

— Всё же, постарайся.

— Знаешь… женщины, вроде тебя, делают так, что впоследствии ты не хочешь покидать то место, где оказался.

— Какой ты романтичный, посмотрите на него.

— Влияние оздоровительных процедур… Кстати. Почему у тебя нет бойфренда?

— Как бы тебе сказать…

— Мы сидим голыми на балконе, говори уже как есть.

— В общем… смотри, как я это вижу… Отношения — это всего лишь совместный просмотр сериалов и дегустации разной еды. Всё, что дальше, это надстройки. И вы делаете всё для того, чтобы просмотр сериалов и еда подходили каждому из вас. Понимаешь? И когда вы упускаете смысл, начинается какая-то дрянь. А смысл в том, чтобы просмотр сериалов и дегустации всегда были в удовольствие. В удовольствие каждому в паре. И вы создаёте это удовольствие вместе. Не по одному… В общем, вы расходуетесь на отношения эквивалентно. Тогда у каждого возникает ответственность за то, что происходит между вами. И эта идея, как я считаю, распространяется на всё… детей… покупку жилья… совместный отдых… переезд. Смекаешь, о чём говорю? Дерьмо, которым ты пропитываешься до того, как вернуться домой, ты оставляешь там… За дверью. Телегу с отношениями никто на себе не тащит. Вы тянете её совместно. Вы стараетесь друг для друга. В противном случае работает это не очень.

— Потрясающе… — она поразила меня. В её словах был смысл. Хороший смысл.

— Спасибо, — М улыбалась.

— Но ты не ответила на вопрос…

— А мне кажется, что ответила.

— Хорошо, — я поцеловал её.

— Ладно, пусти меня, я хочу в туалет, — я следил за тем, как она уходит.

Когда мы допили вино, Мэри скинула с себя платье и побежала к кровати. Забравшись на кровать, она прикрыла часть тела одеялом и уткнулась в телефон. Стоило мне увидеть её, лежащую на кровати, как моё либидо вновь триггернулось. Мы трахнулись ещё раз. Я терзал её, как мог. Яростно, нежно, аккуратно, грубо. В общем, хватило меня на пять минут. Кончив, я присосался к её клитору. Она крепко сжимала мою голову ногами. Меня это напрягало. Одно неловкое движение с её стороны и я бы распрощался с шеей. Устроившись побезопасней, я продолжил. Какое-то время она держалась, но расслабившись, ей удалось поймать оргазм. Она быстро заснула. Я смотрел на неё, спящую, как на картину, которую должен нарисовать самостоятельно. Проблема для меня заключалась в том, что я не мог подобрать слова.

На следующий день я проснулся от боли в заднице. Стоило мне встать с кровати, как моя жопа взвыла. Оказалось, что трахаясь на чёртовом деревянном стуле, как и полагается рабочему классу, мои ягодицы стёрлись. Я взглянул на Марьям. Она спала. Сжимая челюсть от боли, я направился в ванную комнату. Умылся и почистил зубы. Сел на горшок.

— Блядь! — вскрикнул я, и тут же встал.

Оказалось, что разместиться на толчке с такой задницей — ещё тот квест.

— Доброе утро! — Кричала М из соседней комнаты.

— Ты такая красивая, когда спишь, — говорил я, пристраиваясь к горшку, как балерина к новой постановке.

— У тебя всё хорошо там?

— Конечно, не переживай!

— Давай я закажу что-нибудь поесть? — спрашивала М.

— В этой дыре кормят. Я всё оплатил. Но кормят паршиво.

— Ладно, я закажу что-нибудь себе.

— Как скажешь, — я аккуратно встал с горшка.

— Какие планы на вечер?

— Я похож на человека с планами? — я натягивал трусы с осторожностью ювелира.

— Вы услышаны, — смеялась она.

— От чего так воняет? — кричал я.

— Здесь пахнет хорошо, — говорила М.

— А… это от меня… — подойдя к умывальнику, я понял, что от меня несёт так, будто я спал в кошачьем лотке. А всё потому, что ебучий кондиционер сдох.

— Уёбок не мог выбрать для своей смерти день получше, — плевался я на кондиционер.

— Что ты говоришь? — кричала М с балкона.

— Ничего! — выкрикнул я из душевой.

Смывая с себя благовония ночи, я заметил, что не могу привычно шевелить языком.

— Как ты там? — слышался голос М.

— Всё отлично, не переживай, — я пытался расшевелить язык. От продолжительного куни он болел не меньше задницы.

— Точно?

— Да-да, не переживай!

— Мне нужно через полчаса уезжать, поэтому поторопись там.

— О-о-о-к-е-е-й-й, — я фотографировал свою задницу, чтобы адекватно оценить ущерб. Взглянув на фотографии, я успокоился. Повреждения были не критичны. Тем не менее моя жопа напоминала оголённый нерв.

Когда Марьям уехала, я отправился на завтрак. В столовой выступали музыканты, исполняющие цыганскую музыку. Один из поваров сообщил мне, что приехал какой-то важный гость. Он-то и заплатил за артистов. Музыканты смахивали на клоунов, сбежавших из карнавала для душевнобольных. Играли какие-то заезженные мотивчики. Постояльцы подпевали. Улыбались. Я лишний раз убеждался, что абстрактному большинству необходим откровенный мусор, который легко считывается и проглатывается. И это уже стало трафаретным стандартом. Я смотрел на клиентов пансионата. Слушая музыкантов, они были довольны. Я охуевал.

К середине дня я ощутил, что мне не хватает Москвы. Идиотских пластинок, играющих в излюбленных мною заведениях. Порой мне и вовсе хочется, чтобы они играли вечно. Но никто не играет вечно. Как и в вечность. Я вмазался спокойствием и размеренностью, отчего сознание требовало раздражитель. И этим раздражителем прекрасно работала Москва. Но я не хотел в Москву. В Рим, Париж, Мексику или Нью Йорк, — да. Москву, — нет. Москва пожирала меня. Она, словно кислота, медленно разъедала нечто ценное внутри меня. Я не мог допустить того, чтобы она меня сожрала. Уж лучше бы меня медленно уничтожал калифорнийский бриз или пробки в Сан-Франциско. Но моей удачи хватило лишь на Москву. Несправедливо.

Следующие три дня я провёл с Марьям. Затем наступило время улетать. Когда таксист подвозил меня к аэропорту, моя задница ревела от каждой кочки.

— Не каждый в состоянии ездить по этой разъёбанной дороге, — говорил он мне.

— Это точно, — я закурил.

Таксист был тучный. От него несло перегаром и потом. На голове у него была дурацкая кепка. На теле майка без рукавов. Папироса во рту. Какие-то шорты. Сандалии. Черт знает, как он затащил своё тело в машину. Весил он больше автомобиля.

— Чем занимаетесь в своей столице?

— Говнищем разным. Рекламой в основном. Дерьмо это всё, — отвечал я.

— Ебатория эта ваша столица. Вы там на людей непохожи, — смотрел он на дорогу.

— Справедливо, — сжимал я челюсть от боли.

— Здесь вот здорово. Смотришь на яблони и отдыхаешь.

— Кто бы спорил.

— Большие города это нервотрёпка, мать её.

— Привыкаешь.

— Нельзя к такой хуйне привыкать, — говорил он, не вынимая сигарету из рта.

— Черт знает. Концы с концами надо сводить, — поправлял я задницу.

— Это правильно, — он сплюнул сигарету в окно.

Когда самолёт приземлялся в аэропорту Шереметьево, шел дождь. Приятный, шелковый дождь. Пахло свежестью. Люди мчали во все стороны. Стоя под этим дождём, я думал о Мэри. Думал о том, что я ни с кем не могу задержаться надолго. И это явно не проблема тех людей, с которыми я пытаюсь сблизиться. Перед моим отъездом Мэри сделала мне подарок. Это была песня. Трек назывался Сomedown, а исполнял его певец под псевдонимом Joesef. Подарок Мэри я нашел весьма и весьма символичным. Мне понравилась эта песня.

Когда я паковался в московское такси, квакнул Tinder. Сообщение от Мэри:

— «Нельзя найти дом по обе стороны атлантического до тех пор, пока ты не начнёшь искать его в себе».

Она была права. Я, как и прежде, не мог найти дом. Хотя отлично знал, где находится моя квартира.