Я смотрел на соседние дома. Эти высотные муравейники стали для меня своего рода напоминанием. Идиотским предупреждением о том, что большинство сценариев существования написаны несправедливо. К примеру, я бы хотел дом у спокойного озера. Рената — виллу в Майами. Чиновник — отель у берегов Комо. Наташа не хотела бы заблевать мою кровать. Но получилось то, что получилось.

Отделавшись от дурных мыслей, я стоял в центре своей квартиры. Мои виски пульсировали от головной боли. Организм медленно фильтровал дрянь, которой я закинулся прошлым вечером. На столе завибрировал телефон. Курьер. Я накинул халат и вышел в подъезд.

— У тебя этаж был не указан, — говорил курьер. Я не вьёб его грубости.

— Как же ты нашел мою квартиру?

— 20 этажей. Тяжело заблудиться, — он передал мне пакет с едой. Я показал ему экран приложения, где был указан этаж.

— Чаевых не дашь, значит? — Я охуевал от его дерзости.

— 20 этажей говоришь…

— 20, да! — По морде этого болвана, я понял, что он намерен меня развести.

— Подожди минутку, — я зашел в квартиру. Положил продукты на стол. Достал мешок с мусором. Вернулся к курьеру.

— Что это? — смотрел он на мешок.

— Можешь выкинуть.

— Ты охуел?

— Всё ещё хочешь чаевые?

— Я твою квартиру искал!

— Пиздёжь.

— 20 этажей! — пищал он, вызывая лифт. — Двааадцааааатттьььь! — Прислонившись к стене, я следил за тем, как он уезжает. Вернувшись в квартиру, я выпил апельсиновый фреш. Закинулся салатом. Умылся холодной водой. Мою голову не покидали слова курьера… 20- этажей… Ублюдок.

— День не успел начаться, а меня уже пытаются наебать… — говорил я своему отражению в зеркале.

Слова курьера навеяли меня на мысль, что в реальности, мой дом растянулся на тысячи этажей. Тысячи этажей безвкусицы. Исписанных лифтов. Треснувших зеркал. Запылившихся светильников. Омерзительно окрашенных стен. В этом доме соседи избегают друг друга. Бомжи селятся на лестничных площадках, а мусорные пакеты выставляются за дверь.

Большинство людей моего дома вели странную жизнь. Впрочем, жизнью этот цикличный сценарий было не назвать. Как и существованием. Единственным словом, подходящим для этого дерьма, было бы — обитание. Обитание в супермаркетах. Обитание в банках. Обитание в квартирах. Обитание в пабах. Обитание в больничных койках. Обитание в отелях у моря. Обитание в ресторанах. Обитание в загсах. Обитание в родильных палатах. Обитание в кабинетах врачей. Обитание в домах для престарелых… если повезёт.

Конечно, я был частью системы обитания. И чем больше я в ней находился, тем сильнее эта система напоминала мне гигантский аквариум, где люди ничем не отличаются от рыб. Их подкармливают, ими питаются, над ними издеваются, ими любуются, иногда им меняют воду и выключают свет. Если какая-нибудь рыба начинает бунтовать, её вылавливают и отправляют в аквариум, где держат рыб с неугодным поведением. А главное, оба аквариума находятся в борделе, управляющий которого обычная, зажравшаяся свинья. Эта свинья курит премиальные сигареты, жрёт эксклюзивную пищу, считает наворованные деньги и регулярно обманывает клиентов. Ко всему прочему, свинья не брезгает скидывать свои окурки в аквариум. Иными словами, использует его, как пепельницу. То же самое свинья позволяет тем, кто добился её расположения. Вообще, скидывать окурки в аквариум, считалось высшим расположением свиньи. Однако, чтобы добиться её расположения, требовалось зарекомендовать себя ещё той тварью. Быть двуличным падальщиком. Предателем. Мошенником. Крысой. Свинья ценила исключительно таких.

Среди рыб было не принято признаваться в реальном положении дел. Поэтому одни воспринимали эти окурки, как еду и некий дар. Но были и другие, — те, кто понимал, что о них вытирают ноги. Первые ненавидели вторых за объективный взгляд на вещи. Вторые держались подальше от первых, покуда компромисс с идиотами был невозможен.

Втайне, как первые, так и вторые, мечтали о большем. О виллах в Монако. О пентхаусах в Арабских Эмиратах. Яхтах, припаркованных у Кипра или частных самолётах в аэропортах Стамбула. В реальности, как у первых, так у и вторых, не было ничего. Лишь скромный уголок в гигантском аквариуме. И кроме почечной недостаточности и психологических расстройств хвастаться им было нечем.

Однако, за счет того, что аквариум находился в борделе, рыбам довелось смотреть на тех, кто строил из себя аристократов. Конечно, каждая рыба понимала, что до аристократов тем убожествам было далеко. Я тоже это осознавал. Как ни крути, я был одним из многочисленных обитателей аквариума. И я знал, что ограничив в свободе нас, у тех ублюдков появилась возможность организовать жизнь для себя. Жизнь, за которую платили мы. Мы, ожидающие своего места на разделочной доске. Ожидающие шеф-повара. Ожидающие следующего заказа.

В качестве утешения перед смертью для нас даже придумали волшебного чувака в рясе. По замыслу, он ждал нас в магическом царстве, в котором каждый из нас неизбежно окажется. Портреты этого чувака были всюду. Его символика украшала аквариум. А законы, которые он «типа» придумал, не позволялось нарушать. И плевать, что его волшебное королевство, никто никогда не видел. Самой идеи, будто это королевство существует, было достаточно для того, чтобы в эту идею поверили. И никого не напрягало, что магическое царство мы будем лицезреть только после того, как станем очередным деликатесом для сволочи.

А до тех пор, пока мы не оказались украшением тарелки, от нас требовали повиновения. Нас заставляли следовать правилам волшебного чувака и устава борделя. И в рамках этих правил, мы ничем не отличались от простейших программ или приложений. Мы зависли в симуляторе, где ты всегда чей-то лучший сын. Чья-то лучшая дочь. Чьи-то мечты. Надежды. Любовь. Чьё-то разочарование. Заблуждение. Муж. Жена. Законопослушный гражданин. Изгой. Фаворит. Выродок. Трудяга. Партнёр на одну ночь. Чей-то друг. Чей-то враг. Чей-то любовник. Чья-то головная боль и худшее воспоминание.

Проще говоря, мы были зрителями гигантского кинотеатра. И до самой смерти мы смотрели один и тот же фильм, где нам демонстрировали жизнь, созданную за наш счёт, но посвященную не нам. Разумеется, в этом фильме была любовь, скорбь, богатство, неплохая графика, сносный сценарий, хэппи энд и вечный праздник. Праздник, который никогда не заканчивался по ту сторону аквариума.

И, конечно же, от нас требовали ценить и обожать этот чертов аквариум. Отстаивать границы и незыблемость вонючей стеклянной клетки. Но просили нас об этом те, кто никогда этой клетке не принадлежал. Поэтому всех, кто сомневался в непорочности аквариума, считали врагами. А тех, кто придерживался идеологии аквариума хоть и клеймили идиотами, но уважали.

Я знал, что стать идиотом никогда не поздно. Особенно там, где идиоты ценятся.

Закончив с завтраком, я включил что-то из Боба Дилана и подошел к окну. Смотрел на соседний дом. Выглядел он чудовищно, — словно щенок, родившийся от соития корги и каракатицы. Худшим было то, что внутри этого щенка проживали люди.

Я покрутил новости и Instagram. Скурил несколько сигарет. Опустошил бутылку минералки. Из соседней комнаты доносились вопли Наташи. Она стонала от головной боли. Заблеванное ею бельё я отправил в стиральную машину. Закончив возню с телефоном, я очередной раз задумался о том, что трачу слишком много времени на социальные сети. Тупость же некоторых постов и публикаций порождала во мне желание бросить мобильник в лицо автору или собственную стену. Само собой, стену мне было жалко. Ничего необычного.

С Наташей я познакомился прошлым вечером. Когда мы прилично накатили, она говорила о том, что социальные сети 21-го века превратили людей в существа, не принадлежащие ни к одному биологическому виду. Её раздражало, что каждый второй молокосос корчит из себя практичного человека с мусором понятий о жизни. Мне нравились её мысли.

— Вот смотри на эту шпалу. 22 года, 6 лет в психотерапии! — Показывала она мне профиль какой-то девушки. — Сука пиздит, как моя кошка! — смеялась она.

— Брось ты. Она же не написала, что все 12.

— Ага, и 6 лет в клинической, — мы смеялись.

— Ща я ей напишу, что она попутала там… — Н печатала сообщение.

— Ты только не запишись на консультацию, случайно, — шутил я.

— Ты меня не оскорбляй. А то симпатия остынет.

— Замётано.

Мы разменяли пару коктейлей. Н проверила телефон.

— Сука меня заблокировала, — хохотала она.

— Не хватило квалификации на достойный ответ.

— Дай я ей от тебя напишу, — я передал телефон. Она напечатала сообщение.

Я оформил нам напитки. Мы выпили. Я проверил телефон.

— Сука и меня заблокировала, — смеялся я.

— Слушай, как у людей это получается? — обратилась она ко мне.

— О чём ты?

Она приблизилась. Наши ноги соприкоснулись.

— Как у людей получается делать такую рожу, словно им все чем-то обязаны? — кокетничала она.

— А… ты про этот сорт мордашек.

Её губы были неприлично близки к моим.

…

По мнению Н, происходящее в соцсетях, было отвратительным. Я соглашался, не задумываясь о серьезности темы. В любом случае она была права. Из социальной сети Instagram превратился в дофаминовые колёса, что когда-то скупались у драгдилеров. А лайк и репост оказались примером классической зависимости, вызывающей, как эйфорию, так и ломку при нехватке продукта. Поэтому, когда кто-нибудь слезал с лайка, на отходах его прибивало депрессией не меньше, чем любого торчка.

Правда, в отличие от синтетических пилюль, приложения вызывали большее привыкание. Но в этом и фишка любого грамотного бизнеса, — подсадить клиента на выпускаемый продукт. Иными словами, сделать потребителя зависимым. Оправдание своей зависимости потребитель найдёт сам. А если вокруг своей зависимости потребитель начнёт выстраивать культ, — то как бизнесмен, ты сделал всё правильно. Даже когда твой товар — это исключительный шлак. Даже если ты продаешь фальшивку.

Идея лучшей жизни всегда стоила дороже лучшей жизни. И неважно, что ты продаёшь: социальные сети, полоумные подписки, приложения для знакомств, роботов для ёбли или говорящие кофеварки. С минуты, когда потребитель подсел на твой продукт, — ты победил.

Жаль, что о последнем как-то не принято говорить. Вообще, о многом не принято говорить. Когда диалог и есть тот путь, что ведёт к разрешению большинства проблем. Проблем, не требующих наручников или усмирительной рубашки. Но так вышло, что телефон заменил людям сигареты. Заменил людям речь. Кому-то, он даже подарил лучшую жизнь. Чего не удалось сделать производителям табачной продукции.

В этом плане моя встреча с Ренатой тоже заслуга Instagram. Как ни крути, в начале меня привлёк её профиль. Он состоял из грамотно подобранных кадров. Она фотографировала минималистичные интерьеры. Части своего безупречного тела. Какие-то цитатки. Использовала краски трёх или четырёх фильтров.

В общем, она знала, как подстроиться к камере так, чтобы выглядеть сочно. Однако, за симпатичной пеленой инсты, как человек, она была проста. Интересовалась вполне заурядными темами. Всаживалась социальными сетями. Понимала алгоритмы. Знала, что даёт отдачу, а что нет. Если бы не любовь к деньгам, она бы плюнула на журналистику и оставалась в социальных сетях. Они её кормили, одевали, подкидывали ухажеров.

Рената была по-своему роскошна. Вернее, её тело было роскошным. Она это понимала. Вряд ли она бы смогла дать миру нечто большее, нежели своё тело. Отстаивать идеи равенства, правосудия, толерантности, феминизма, она не спешила. Это её не интересовало. Она видела, как охотно мир жрал её тело: лайки, репосты, просмотры, комментарии… Но стоило ей поделиться чем-нибудь значимым, как отдача исчезала. Миру было плевать. Не за что было зацепиться. Не на что подрочить. Не на что пофантазировать. Не к чему подкатить. Наличие интеллекта пугало представителей большинства. И это большинство разбегалось в те места, где привыкло жрать то, что предлагала ему Рената.

— Интересуешься модой? — спрашивала Рената, когда мы встретились у ресторана.

— Фэшн-индустрией или просто модой?

— И то и то.

— Редко.

— А чем интересуешься?

— Интересуясь модой, я понял, что мода в последнюю очередь продаёт одежду, — улыбался я.

— О, а ты не безнадёжен, — ткнула она меня в брюхо. Игриво, чтоб её.

Я не добивался внимания Ренаты. Решив, что она мне симпатична, я предложил ей выпить, да и только. Она согласилась. В целом, я никогда не понимал тех, кто добивается чьего-то внимания. Как парней, бегающих за женщинами, так и дам, старающихся захватить внимание парней. Это же распространялось не только на мужчин или женщин. Идея охоты была у всех гендеров и у людей всевозможных ориентаций. Для меня эта идея казалась странной. Чуждой. Парадоксальной. Больной. Концепция охоты напоминала мне сломанную пластинку. Она могла быть актуальна в те дни, когда на моих половых органах не было волос. Но в современном мире, её существование, было для меня обессмысленным.

— Когда-нибудь думал о том, кем хочешь стать? — интересовалась Ри в ресторане.

— Было бы неплохо, однажды стать человеком.

— Я имею в виду, мечтал ли ты оказаться Джорджем Майклом… или там… Наполеоном? — мы выпили вина.

— Конечно же, нет.

Я говорил правду. Мне не доводилось встречать человека, которым я бы хотел стать. Может быть, это удача. Возможно, заблуждение. Я мог восхищаться людьми. Их поступками. Достижениями. Но я не мог примерить на себя шкуру другого человека. Безусловно, я натягивал на себя оболочки других людей, когда дурачился или играл в имитацию. Да только на этом мои попытки быть кем-либо, кроме себя, заканчивались. Меня не привлекала идея строить из себя того, кем я не являюсь. Этого дерьма во мне не было.

— Знаешь, что смешно? — спрашивал я.

— М?

— Есть кружки людей, которые считают, словно они реинкарнировались. Они утверждают, будто помнят свои прошлые жизни.

— Ага.

— Так вот, практически в каждой стране, есть свой Наполеон, Юлий Цезарь, Македонский, или кто-то круче.

— Смешно. Ты веришь в реинкарнацию?

— Я не думаю, что ты можешь быть кем-нибудь другим. Это просто кто-то другой.

— Ну да. Ещё ни одна собака не ощущала себя Гитлером.

— Верно! А главное, среди реинкарнаторов популярны востребованные люди. Что странно. Редко встретишь реинкарнатора, который в прошлой жизни был сантехником.

— Действительно… — она улыбалась.

— Впрочем, некоторым людям в следующей жизни я желаю стать собачьим дерьмом, — шутил я. Ри оценила.

— Что заставляет тебя писать? — Мне нравилась Рената. С ней не требовалось тянуть одеяло диалога на свою сторону. Наше общение было легким и непринужденным. Она говорит что-то. Что-то говорю я.

— Черт знает. Я полагал, что писательство исправит дурную ситуацию в моей жизни. Но, как и полагается, я сделал только хуже. Теперь не могу остановиться.

— Ты умеешь общаться без иронии?

— Редко.

Перед тем как впервые сесть за текст,  я потерял состояние спокойствия. Мне осточертел бизнес, в котором я барахтался, как утопленник. Осточертел голос внутри моей головы, который вечно жаловался на то, что я живу не в свою угоду. Казалось, что мою жизнь окутывает хаос. И он был. И он был всюду. Слова были спасательным тросом, который я скидывал в бездну. Я не знал, к чему они приведут. И приведут ли…  Может быть, слова — это гвозди, которые я забиваю в свой неотшлифованный гроб. Возможно, я и в правду стараюсь выбраться из хаоса. Пытаюсь покинуть аквариум. Стремлюсь избежать той участи, где я всего лишь ингредиент очередного блюда, что популярно в свинячьем борделе.

— Знаешь, что мне в тебе нравится? — обращался я к Ри.

— Фигура?

— Я могу сделать интерфейс или запустить рекламную кампанию. Починить сантехнику или настроить программу. Но я не могу заставить человека интересоваться собой. Ты же, способна на второе.

— Тебе надо стать одержимым. Тогда всё получится, — я не понимал, о чем она говорит.

Позже, оказалось, что понимаю. Как ни крути, удаляясь, отстраняясь, закрываясь, прячась, рано или поздно, я возвращался к тексту. Я хотел вмазаться ещё разок. Написать ещё один заголовок. Однако, за гигиеничным фасадом слов, я был всё тот же персонаж с картины Рене Макгритта, — смотрел в зеркало, но видел собственный затылок.

— Кстати, фигура тоже.

— Я бы хотела, чтобы ты взглянул на мои работы, — говорила Ри тем вечером.

— И часто ты пишешь?

— После вина, в основном. Иногда пишу, когда грустно.

— Литературщина…

— Так что? Прочтёшь? — я не мог отказать. Но читать её записки мне не хотелось. Слишком уж интимная эта штука. Когда человек приглашает тебя в свой внутренний мир, с этим нужно быть осторожней. Внутренний мир человека — это чертовски хрупкая штука. Безусловно, — красивая. Иногда — страшная. Местами — причудливая. Но в конечном счете, — очень и очень хрупкая. А главное, иногда эта штука бывает настолько очаровательной, что ты не можешь из неё выбраться. И есть люди, чей внутренний мир — это настоящая планета со своей экосистемой. И дьявол, бывает так, что в этой планете хочется потеряться… Остановиться в центре декораций и следить за тем, как цветут сады этого чудесного мира.

— У тебя были другие свидания по Тиндеру?

— Последнее закончилось не очень. Дамочка считала, что мужчина должен и женщина должна. Тяжело с такими людьми…

— Вот как?

Люди, которые считали, будто мужчина чего-то должен, или женщина должна, отталкивали меня. Я старался обходить их стороной, а любое взаимодействие с ними, я сводил к минимуму. Они олицетворяли для меня нечто омерзительное. Ходячий набор клише, очевидностей и комплексов. Конец эволюционного пути. Как по мне, единственным, что должны все люди, независимо от гендера или сексуальной ориентации, — так это не быть свиньями по отношению к друг другу. Для начала, — этого будет достаточно.

…

На улице темнело. Моя голова приходила в норму. За окном начинался дождь. Солнце светило как-то болезненно и бесчувственно. На лужах образовывались тусклые отражения фонарных столбов. Прохладный ветер обдувал накидки курьеров. Чудное небо палитрой розового отражалось на окнах. Включались лампы бесцветных гирлянд. Загорался свет у нишевых кофеен. Мой внутренний мир медленно оживал, а Москва растворялась в бликах неона и пурпурных огней.

Половину вечера Наташа отсыхала в моей ванне. Когда она закончила, несколько раз мы прилично трахнулись. Сексом она занималась с азартом эльфийской королевы. Смазав сперму с её выдающейся задницы, я молча лежал на кровати. Любовался белизной потолка. Её голова была на моей груди. Я гладил её скулы, сдаваясь аромату её волос, пахнущих весной и ванилью. Когда мы закончили с нежностями, она уехала. Проводив её, я отправился на кухню. Заварил кофе. Съел шоколадный маффин. Накормил кошек. Взглянул на сообщение Ренаты.

— Какие планы на выходные? — Я ничего не ответил.

Прошлая ночь всё ещё сдавливала мои виски. Оценив своё самочувствие, я решил, что похмельный синдром лучше сбить алкоголем. Как ни крути, ни один шоколадный маффин не заменит бутылку хорошенького вина, — сколько ни жри. Чего бы ни говорили отцы и матери диет, основывающихся на положительных флюидах. Сколько бы их ни поддерживали собаки, секретари, клерки, биржевые мошенники, судьи, адвокаты и прочие менеджеры всех сортов и откатов, занимающиеся пуританством над здравым смыслом.

Долбить вино дома мне не хотелось. Я решил покинуть свою квартиру, где я обеспечиваю неплохую жизнь двум наглым кошкам. Я сходил в душ. Выгрузил постельное бельё, заблеванное Н. Отгладил свежие тряпки. Приоделся. Прилизался. Заказал такси. Выехал в центр города. Где-то в середине пути мне позвонил приятель, работающий мелким чиновником. Его звали Кирилл. Все, кто с ним общался, называли его Кир.

— Ты когда-нибудь общался с писателями? — спрашивал он. Его голос показался мне раздраженным.

— Да. Невыносимые люди. Стараюсь держаться от них подальше.

— Дело говоришь. Мы тут нашли копирайтера. Короче, этот педрила позиционирует себя, как писатель. А я ему говорю, — ты конченный. Тебе простое задание дали. Сделай, блядь, текст о продукте. Походу у него не все дома или что серьёзней, -Кир не знал о том, что я пишу.

— Помягче с ним. Сломаешь парнишку.

— Ебучий блядогон простых задач не понимает. Я ему говорю, вот продукт, вот текст, который есть. Сделай другой. И чтобы он отличался, блядь. И ты знаешь что? Это выблядок написал мне своё скотское отношение к продукту.

— Смешно, — со стороны Кира слышался звон бокалов. Он находился в заведении.

— Я ему говорю, ты припиздень, блядь. Что ты делаешь? — я смеялся. — Мне не отзыв твой нужен, блядская ты статуя, мне нужен нейтральный, мать твою, текст. Какого хуя, уёбок, ты такая пиздадушина? Пишешь, блядь, что эта часть продукта делает это. Эта опция отвечает, за эту хуйню. Эта за эту. Всё блядь. Мне похуй, как этот продукт выглядит в твоих глазах.

— Бедняга месяц будет отходить от твоих реплик, — сдерживал я смех.

— Этот отсос мне всю нервную систему расшатал. Понимаешь? И это за первый день в офисе. Он, блядь, мёртвого заебёт, втыкаешь?

— … — я смеялся.

— Я настолько охуел от этого загибалы, что вышел с работы и первым делом отправился в ебучий ресторан. Заказал выпить… закусил… ещё выпил. Затем мне сообщили, что этот высерок какую-то хуйню о нас в Twitter написал. Я выпиздовал из ресторана и думал, что прибью этого душнилу.

— Злой ты.

— Но на улице алкоголь вдарил и я приостыл. Скурил пару сигарет и вернулся в ресторан. Накатил ещё. Вроде полегчало. Я на всякий случай ещё подкинул. Стресс же. Короче, я бутылку вина приговорил минут за десять, не больше. Сейчас жду вторую.

— Сопьёшься с этими гнидами.

— Верно мыслишь.

— Ты там держись. Я, может, помогу тебе со второй бутылкой.

— Может, ты мне с текстом поможешь? Ты понятно пишешь. Напиши нам про эту гнилую систему. Я тебе красивых денег выбью за текст. А? Я же отмудохаю этого защекана. Понимаешь? Меня посадят.

— К черту, Кир. Слова не моё. Со мной выпить можно или по рекламе чего. Пишу я не лучше, чем улитка летает.

— Если я встречу этого приебня, я вмажу ему так, что он у меня все писательские награды получит.

— Да-да. Бьют по роже. Не по паспорту.

— Это точно.

— В общем. Ты там остывай. Давай лучше с вином разберёмся.

— Мне исполнителя на текст надо найти…

— Здесь я тебе не помогу.

— Ладно. Тогда выпьем.

— Это другое дело.

— Когда-нибудь пил золотое вино?

— Вроде. Но после того вина моя рвота не была золотой…

— Подделка.

— Или золото было не той пробы.

— Значит, будем пить золотое вино.

— Откуда у тебя золотое вино?

— Потом расскажу.

— Перестал брать взятки деньгами?

— Это подарок.

— Теперь это так называется?

— Ты не выёбывайся там.

— Слова золотого человека.

— Хватит оскорблять меня.

— Твоя должность не позволяет тебя не оскорблять.

— Справедливо. Черт с тобой. Сейчас я скину тебе адрес.

Я пришвартовался в скромном ресторанчике, где посиживал Кир. За гулом бокалов, отщелкивающих бесконечные тосты, мы общались о какой-то безвкусице. Куда бы я ни взглянул, везде была какая-нибудь группка, что держится на поверхностных шутках и профессиональных интересах. В целом, сносные люди.

— Видел ту дамочку? Такие как она, выбирают нас, а не мы их, — говорил Кир.

— Это точно.

Вскоре к нам за стол подкатили знакомые Кира. Типичные самозванцы. Затем приехали их женщины. На окружение Кира было тяжело смотреть. Ребята общались обо всём подряд и ни о чем. Меня они не привлекали. Мне были не интересны их шрамы от неудавшихся отношений. Их излюбленные продукты в супермаркетах. Сериалы, заставляющие их рефлексировать. Да и другой токсичный бред, приправленный газлайтингом и заурядностью их жизней. Свой досуг эти ребята коротали намерением покрепче затянуться. И делали они это в сортирных кабинках. Ничего оригинального.

— Ты какой национальности? — Спрашивал меня приятель Кира. Плотный, бородатый, в очках, белой рубашке.

— Никакой, -отвечал я, закидываясь вином.

— То есть?

— Мне комфортней не привязывать себя к какому-нибудь кружку со своими интересами.

— А как же менталитет и прочее?

— Не находил у себя менталитет.

— Что?!

— Я говорю, что у меня был ковид, герпес, грипп, мигрени, несварение, но менталитета не было.

— Че ты несёшь?

— Если тебе однажды повезёт оказаться в какой-нибудь международной лаборатории, в чём я сомневаюсь, ты увидишь, что независимо от цвета кожи или волос, люди ведут себя более-менее одинаково. И ты никогда не сможешь определить, где же там этот чертов менталитет. Доступно объяснил?

— А как же родина?

— Никто не выбирает участок земли, где суждено родиться, — смотря на приятелей Кира, я мог с уверенностью заявить, кто из них состоявшаяся фальшивка, а кто практикуется. Последние привлекали меня больше первых. Тем не менее фальшивок я не любил.

— Хуйня у тебя в голове, — твердил Николай. За столом его называли Ник.

— А ты в своих мыслях чист, как дерьмо ангела, да? — улыбался я.

— А он молодец, — смеялся Ник.

Мне было хорошо. И всё же, я не понимал, что человек вроде меня мог найти в этой подхалимской части поколения. Как ни крути, меня не привлекал фарфор виниров за силиконовыми губами. Меня отталкивали бледные лица, прирастающие к иконке «отправить». По маскам некоторых людей я понимал, чем они вмазываются в сортирах. Какие дороги они рисуют на своих телефонах. Конечно, эти ребята заслуживали оправдания. Их привычки были результатом тоски и грязного воображения. Да и каждый имел право на свои привычки. В конце концов, каждый из нас жертва слабоумия. Всех нас поимели. Кого-то меньше, кого-то больше. Но поимели всех. Жизнь в аквариуме не работает иначе. К тому же из грязной воды чистыми не выходят.

— Коля, надо ещё вина, да? — Говорила дамочка Ника.

Девушка этого Николая была актрисой. Общалась она томно и небрежно. Так, словно она какая-то особенная или одухотворенная. Жуть. По манере её общения можно было предположить, что она о себе высокого мнения. Её звали Соня. Что касается Ника, — он был бизнес-ангелом. На практичном языке это значит частный инвестор или просто хрен с баблом. Такие, как он, вкладывают бабки в проекты, что должны сделать их ещё богаче. Ничего интересного.

— Так закажи, в чем проблема? — спокойно ответил Ник.

— Нормально ты со мной общаешься? — Её лицо было недовольным.

— Эй! — Ник позвал официанта. — Будь добр, принеси ей, чего она хочет.

— Не буду я ничего пить, — скрещивала руки Соня.

— Эй! — Дёргал Ник официанта. — Не приноси.

— Показательная вы парочка, — говорил я ребятам.

— Вы, блядь, драму мне тут не устраивайте, — вставил Кир.

— Соня, у нас императрица, Кир. С ней надо общаться, блядь, как с вельможей.

— Ник, угомонись, — вставила подруга Сони.

— Ник, угомонись. Ник, заплати. Ник, закажи мне такси. Ник, не выёбывайся. Ник, почему мы никуда не летим отдыхать… Это нормальное общение!?

— Чего ты о себе возомнил? — Вставила Соня.

— Нет, дорогуша. Это ты о себе возомнила.

— Да?

— Да.

Соня взяла бокал Ника и облила его рожу красным вином.

— Блядь, ребят? — вставляли знакомые Кира.

— Быстрее слизывай, — говорил я Нику.

— Драма, блядь! Просил же! — Вставлял Кир.

Ник смеялся, смотря на Соню.

— У вас так каждый поход в ресторан заканчивается? — Спрашивал я у Сони.

— Не твоего ума дело.

— Это из Гамлета? — продолжал я.

— Шекспира.

— Шекспир написал Гамлета, — говорил я.

— По-твоему, я не знаю?  — Она не знала…

— По-моему, ты переигрываешь, — шутил я.

— Что, блядь? — корчилась Соня.

Ник, облитый вином, улыбался, следя за диалогом.

— Станиславский бы не поверил, — продолжал я.

— Что тебе нужно? — По лицу Сони я понял, что она охреневает.

— От тебя?

— От меня.

— Думал пригласить тебя на кастинг.

— Я бы не пошла к тебе на кастинг. Ты кто такой?

— Один из самых скандальных сценаристов твоей страны, — шутил я.

— Да ну, блядь.

— Ещё не стал, но точно буду.

— Сонь, он рекламщик, — вставила девушка, что знала меня.

— ТЫ ОХУЕЛ СО МНОЙ ТАК ОБЩАТЬСЯ? — краснела Соня. Ник прикрыл рот, следя за происходящим. Вино на его рубашке начинало засыхать.

— Как?

— Где уважение?

— К чему?

— КА МНЕ!!!

— С чего бы?

— Вы ребят просто пиздец, — резюмировал Ник.

— ТЫ, БЛИАТЬ, ПУСТОЙЕ МЙЕСТО! — скалилась на меня Соня.

— Да и тебя нет в фильмах Тарантино, — говорил я. Ребята смеялись.

— Ты кто такой!? — не повторялась Соня.

— Говорю же, один из самых скандальных сценаристов твоей страны, — не повторялся я.

Она смотрела на меня бешеным взглядом.

— В долгосрочной перспективе это даже не ложь, — добавлял я, закидываясь вином.

В её взгляде что-то изменилось. Казалось, словно она прозрела. Либо кокаин отпустил.

— Ты клоун… — сказал она, по-актёрски.

— И однажды я твой любимый писатель. Поверь.

— Ага… — не верила она.

— ХВАТИТ, БЛЯДЬ, ПОДНИМАТЬ ТЕМУ ПИСАТЕЛЕЙ!!!! — бесился Кир.

Соня смотрела на меня. Я смотрел на неё. Ник смотрел на Соню. Вино на рубашке Ника смотрело на всех.

— Сонь, ну чего ты? — Обращались девушки к Соне.

— В жопу это всё, — ворчала Соня. Официанты следили за нашим столом.

— Эй! — Окрикнул Ник официантов. — Моя женщина платит за себя сама! Сделайте ей отдельный счет! — говорил Ник о Соне.

Услышав слова Ника, Соня вскочила со своего места и умчала в сторону выхода. Ник не спешил за Соней. Он сидел на своём месте. Облитый вином. Улыбающийся.

— Зачем ты с ней так? — Спрашивали подруги Сони.

— Я В АХУЕ С ВАС! — Возмущался Кир. Его день не задался по полной.

— В пизду эту голливудщину! — заполнял Ник бокал, опустошенный Соней.

— Это точно, — говорил я, уткнувшийся в телефон.

Мне доводилось встречать интересных актрис. Они понимали то, что происходит вокруг. Они знали себе цену. Умели мыслить критически. Общение с ними ничем не отличалось от общения с любым интересным человеком. Мне было приятно осознавать, что такие актрисы всё ещё есть в России. Но будь я проклят, Соня в их число не входила.

Я смотрел на сообщение Ренаты. Думал о том, что наиболее интересные люди, с которыми мне приходилось общаться, всегда сохраняли в себе частичку ребёнка. Отголосок какой-то детскости. И эта очаровательная детскость побеждала всех угрюмых недоумков, разгуливающих вокруг. А самым прекрасным было то, что даже в 50, 60, 70, 80 лет, люди всё ещё держали себе в ребёнка. У общества не получилось его засрать. Обществу не удавалось его угробить. Смотря на этих людей, я понимал, что даже покрытым сединой, можно оставаться молодым. И дьявол, это потрясающе.

С другой стороны, я осознавал, что в любом возрасте возможно быть конченным. И неважно 25 тебе, 35 или 65. С той минуты, когда ты запер ребёнка, ты стал конченным. Ты стал частью обезличенной массы. Ты проиграл.

Я смотрел на посетителей ресторана. Приятелей Кира. Эти люди были законсервированы в суету собственных проблем. С них было нечего взять. Я думал о том, что хочу смыться отсюда вслед за Соней. И смыться так, чтобы меня никто не нашел. Ровно до тех пор, пока я не решу, что меня вновь можно увидеть. Мне осточертело быть рыбой, заточенной в стеклянную клетку.

Я хотел сбежать. Мне требовалось за что-то уцепиться. За идею. За смысл. За себя. Мне требовался город, находящийся по ту сторону аквариума. Город, скрывающий меня от раздражающей повседневности. Город, усложняющий простое. Придающий смысла бессмыслице. Мне нужна была моя собственная Мекка. Мой квалифицированный приют для единственного человека, что отказывается признавать необратимость собственного безумия. Мне требовался сумасшедший дом, который я построю сам.

Я хотел выбраться из борделя. Скинуть, чешую, плавник, и прочее дерьмо, что шло в комплекте. Мне осточертел гигантский ополоумевший аквариум. Моему лицу не шли извращения, доставшиеся мне от поколений воинствующих зануд. Мне требовалось нечто большее.

Я был обязан схватиться за трос. За словесный трос, который я сам себе скинул. В конце концов, слова были моей персональной правдой. Моей последней надеждой к спасению. Моей чашей Грааля с кроваво-красным вином. Моей единственной настоящей любовью. Моим главным проклятьем. Моим сном. Моим бодрствованием. Моими слезами. Моим смехом и улыбкой на моём лице. Моей реальностью. Моим заблуждением. Моим естественным, и в тот же момент, сверхъестественным. Я не был одержим чем-либо, кроме слов. Я не был одержим людьми, машинами, едой, техникой, одеждой, интерьерами, дизайном, сексом, наркотиками и прочим дерьмом, что сыпалось в комплекте с жизнью. Я был одержим Золотым Городом, который воздвигну сам. Воздвигну из слов. Точек. Запятых. Минут страсти. Минут слабости. Минут боли. Минут отчаяния. Минут радости.

И мне было плевать, что об этом Городе знаю лишь я. Одно стоило другого. Одно наполняло другое.

А главное, я знал, что в моём Золотом Городе, человек с картины Рене Макгритта будет смотреть в зеркало и видеть собственное отражение.

Я взглянул на сообщение Ренаты:

— Какие планы на выходные?

— Я хочу, чтобы ты выбрала для себя имя в моём рассказе)

— Не смей!

— Назову Ренатой.

— Мне не нравится имя Рената!

…