Я закончил с супом. Смотрел на посетителей. Внутри меня что-то тревожило. Возможно, отсутствие секса. Может быть, я просто не знал чем себя занять. Дни в Азии были скучны. Размерены. Я много гулял. Посещал каких-то врачей. Проверял здоровье. Сдавал анализы. Читал Керуака. Старался не прикладываться к бутылке. Посиживал в Starbucks, где любовался молоденькими кореянками. Дьявол, некоторые были хороши. Улыбались, смотря на меня. Европейца. Не россиянина. К лику русских я себя не причислял. Кроме языка, от культуры типичного российского человека во мне не было ничего. Ни лица. Ни повадок. Ни патриотизма. Ни симпатии к Достоевскому или Николаю Два. Даже бога во мне не было. Лишь акцент, да штамп в паспорте. Пустота.

В Корее я не скучал по Москве. Не вспоминал придурков, гоняющих на люксовых тачках. Забывал про душевнобольных патриотов или просто тех, кому качественно промыли мозги. Я охотно сдавался скромному очарованию Азии. Терялся меж тесных переулков. Молчал. Делал какие-то записи. Думал о своём. Каждый день, проведённый мною вне России, придавал мне спокойствия. А месяц трезвости дарил моему лицу дурацкий розовый оттенок.

Изолировавшись от гула внутри кафетерия, я прокручивал фотографии в телефоне. Вылетали скриншоты. Мемы. Нарядные женщины. Незнакомые лица. Какие-то строчки из книг. Оголённые тела. Нижнее бельё. Чья-то помада на моей кровати. Приятели. Проходимцы. Девушки из дейт-приложений. Затем начинались снимки, где я квасил переоцененное пойло в заведениях, считающихся культовыми. Расходовался с людьми, считающими себя культовыми. Более того, мне доводилась встречать персонажей, что с гордостью шимпанзе, называли себя артовыми.

Короче, пристально изучив клиентов своего телефона, я решил, что ни один пациент этой психушки не может называться человеком.

Казалось, что я далёк от персонажа в телефоне. Однако, человеком на фотографиях всё ещё был я. Или различные версии меня. Устаревшие модели. Тестовые оболочки, что толком не прижились, но продолжали обновляться. И результатом множества обновлений оказался я, настоящий. Тот, человек, что не спешит на посадку в самолёт. Опаздывает в такси. Трижды думает о смысле поездки куда-либо.

Меня устраивала актуальная версия себя. Иными словами, мне было окей, с тем человеком, которым я стал. Может быть, этот человек и походил на персонажа какой-нибудь игры, но жизнь и так всего лишь социальная игра. И в этой небезупречной песочнице я мог смириться с тем, что я такой же дурацкий персонаж, как и все. С другой стороны, — в этой дохуя привлекательной игре, меня вечно что-то разъедает. А значит, я не совсем типичный персонаж. Как ни крути, у меня нет ничего, что имело бы для меня по-настоящему серьёзное значение. У меня нет идеалов. Идолов. Ролевых моделей. Кумиров. Наставников. А когда мне приходится выслушивать чьё-то самомнение, я испытываю такое отвращение, словно перед моим лицом разделывают телят.

Я перевёл взгляд на зеркало. Моё отражение выглядело сносно: я не то чтобы стар, на голове нет седины, все ещё не возраста Иисуса.  Мой дегенеративный кутеж на поле бессонных ночей стал исключением, а не закономерностью. Впервые за долгое время я мог признать, что нахожусь в сколько-то здравом уме. И в этом состоянии мне было категорически похуй на часы, всратые мною на мимолётные прихоти. А если бы отрезок жизни в телефоне, требовалось назвать одним словом, я бы сказал — «filthy». Что значит «грязный», «отвратительный», «мерзкий».

На улице темнело и я собирался уходить. Я попросил счёт. Сходил в уборную. Когда я вернулся, на стол положили чек и печенья с предсказаниями. Идиотскими предсказаниями, не имеющими ничего общего с будущим или действительностью. Я разломал печенье. Прогнал текст через переводчик. Бумажка внутри обещала мне какую-то нудятину, связанную с искусством поймать момент настоящего и всецело отдаться этому чувству.

Я не верил в предсказания. Но знал тех, кто жить без этого дерьма не может. Что уж там, судьбы многих людей были невозможны без предсказаний, гадалок, эзотерики и прочей каббалы. Странно, но чаще других предсказания ценила та публика, что щеголяет по жизни с единственной эмоцией на морде. Во всяком случае, в России. Как правило, это какой-то отдельный слой населения, что выше среднего класса, но ниже политиков. Иногда обстоятельства сводили меня с этими людьми. Их лица были похожи на гипсовые маски, застывшие во время инсульта, либо сильнейшего запора.

Как вид, эти существа гуляли из бутика в бутик. Из кафе в кафе. Из ресторана в ресторан. Затем, на следующий день, этот ритуал повторялся. Конечно, ни один представитель этого стада не проводил параллель между собой и животными. Да и заурядными эти люди себя не считали. Я не мог объяснить себе, чем досуг этих людей отличается от досуга каких-нибудь зебр.

К тому же я не исключал того, что у этой публики один пластический хирург. Как и его клиенты, он ничем не примечателен. В свободное время он гоняет по салонам красоты. Подкачивает губы. Разглаживает морщины. Фотографируется у освещаемых зеркал. Общается с кем-нибудь через Facetime. Несёт хуйню на заднем сидении такси. И, возможно, он не всегда был таким. Но своё поведение он слизал. Иными словами, он адаптировался к окружающей среде, скопировав знаковую систему у более опытных представителей. А наиболее опытными в его глазах были те, кто мигрирует из ресторана в ресторан. Отчего с кучей дерьма, которую он нацепил на свою шкуру, в том числе, была и эзотерика. Поэтому такие штуки, как печенья с предсказаниями, весьма серьёзно могли бы украшать его бессмысленную жизнь, потерянную в гигантском архиве из селфи и сообщений. А бедные ребята, создававшие эзотерику, вероятно, даже не подозревали, что однажды их основной аудиторией станут силиконовые оборотни, сидящие на мефедроне, фудкортах и депутатском коксе.

Когда я убрал предсказание, мой взгляд приклеился к глазам официантки. Её глаза были темнее чёрного кимоно, накинутого на её тело. Своим взглядом она не скрывала прихоти в лёгком кокетстве. Мне хотелось с ней познакомиться. Более того, я бы мог это сделать. Но между нами находился барьер. Проклятая невидимая стена. И эта чертова стена была не из культурных особенностей или другой мути. Этой стеной являлся обычный язык. В общем, я знал, что её запас английского исчерпывается на первой странице чайного меню.

Уткнувшись в ладони, я следил за тем, как она щёлкает каблуками. Прыгает по шахматной доске напольного покрытия. Улыбается, смотря на постояльцев. Бегает меж столиков, как игривая кошка. Харизматичная, как демоны востока. Взглядом я пытался стянуть с неё кимоно, но выходило у меня так себе.

От некоторых движений её тела меня пробирало настолько, что я был готов кричать. Будто уличный пёс, я мечтал пристроиться к ней сзади. Особенно когда она наклонялась. Дьявол, будь моя воля сильнее тех испражнений, что на месте воли, я бы смазал её тушь по линиям лица и утонул в чреве её проклятых глаз, растворяясь в искушении приближающегося оргазма. Но воли было во мне не много.

Я думал о том, что может скрываться за её глазами: тихая ночь в джунглях? Мечтает ли она поубивать да расчленить каждого посетителя этой забегаловки? Расквасить нас декоративным мечом, установленным над аквариумом? Сделать из нас суши? Или сашими? Суп Фобо? А может, она тихоня? Пытает своих воздыхателей молчанием? Включает «беззвучный» после 11 вечера? Мастурбирует в ванной? Ведёт дневник, который прячет от родственников и знакомых? Не пользуется соцсетями? БДСМщица?

Я не мог оторвать от неё взгляд. В ней было что-то особенное. Красивые пальцы. Тонкие кисти. Крутые линии лица. Идеальная осанка. Чуть хриплый голосок. Нежная кожа, способная таять от прикосновений, словно мороженое. Не женщина, а магия, чтоб меня.

Блеск каменного пола отражал её движения, будто тень, застрявшую в ряби телевизионных помех. Казалось, что её вырвали из мест, где всё не испоганили реклама, интернет, телевидение, кинотеатры и прочая ерунда, закреплённая в пакет базовых услуг. Мне нравилась эта официантка. Нравилось, как она всматривается в стрелки настенных часов. Облокачивается на столешницу. Сдаётся молчанию. Сливается с ориентальным мотивчиком, играющим из небольшого радиоприёмника. Что уж там, даже кремовая бабочка, придерживающая её волосы, была к месту. Будь я проклят, но официантка напоминала мне ласковую попрошайку снов, чьё прошлое неизбежно вторгается в настоящее. От неё веяло азиатской сказкой. Она была азиатской сказкой.

Когда она подошла ко мне, из радиоприёмника заиграл Вивальди. Весна или что-то из сезонов… Шум прерывающихся радиочастот гармонично вписывался в композицию перед моими глазами. Как типичное ничтожество, я залип между телефоном и жизнью. Стоило ей взять чек, как я уловил в её мимике нечто странное. Она будто спрашивала: «Толку от смены сезонов, если внутри всегда прохладно?» Вернее, мне хотелось, чтобы за её мимикой скрывался этот вопрос. Ведь, по сути, она не спросит у меня ничего. Мы самостоятельно создаём подобные вопросы у себя в головах. Неизвестно для чего натягиваем их на окружающих. Мним себя понимающими всех и каждого, когда не можем разобраться в дерьме собственного мозга. Спрятав телефон в пальто, я протянул ей чаевые.

Нас окружали лиловые орхидеи, расставленные на столах. Буйные разговоры посетителей. Стук ложек, тарелок. Вивальди. Ароматы специй на кухне. Забрав наличные, она стояла рядом. Её глаза смотрели в мои. Мы пытали друг друга идиотским взглядом, требующим начала диалога, но ни она, ни я, не могли найти общего языка. Это было исключено. Несмотря на то, что общаться мы умели.

Я смотрел на неё, как обреченный. Как полоумный пёс, которого привели на случку. Да только из-за выблядского характера этот пёс не мог нормально контактировать с другими собаками. Все суки обходили его стороной. Он нюхал задницы других собак. Вылизывал собственные яйца. Охотился за своим хвостом. Ссал где попало. На большее он был не способен.

Я взглянул на улицу. Начинался дождь. Армии крохотных капель окрашивали город в новые оттенки. По окнам соседнего здания долбил закат. Официантка говорила мне что-то на корейском, но понимал я не много. Точнее, — ничего. Её голос звучал в тон мелодии, созданной Вивальди. Забористые нотки чая, выпитого мною, проигрывали её шарму во всевозможных исходах.

Я знал, что адекватная коммуникация между нами не возможна. Лишь с помощью переводчика, да и то дрянь. Конечно, я бы мог подучить корейский. Но мне было не до этого. В итоге меня накрывало ощущение приятного безумия. Я сидел к ней лицом. Она была сногсшибательна. Я хотел сказать что-нибудь приятное. Я не знал, как это сделать. Между нами была симпатия. Не искра, но нечто стоящее. Я это чувствовал. От этого было приятно. От этого было противно. Вероятно, со стороны я напоминал павлина, срущего на собственные яйца в общественном зоопарке. Так себе картина. Глупая тоска разъедала меня, как щёлочь. А поучительные макулатуры, которые мотивируют читателя драть американскую мечту, в моём случае, ничего бы не исправили.

Ибо ни один коуч, обещающий вылечить слабоумие, никогда мне не помогал.

Мой внутренний голос вопил:

«Взгляните, люди! Моё поведение — это приятная безысходность! Ягода со скидкой! Вишенка на торт воспоминаний! Да я тварь дрожащая, но я всё-таки право имею! Право помечтать! Право выдумать для себя что-то лучшее, но не обзавестись лучшим! Но даже этим никчёмным правом я никогда не воспользуюсь! И знаете почему? Потому что я мудак! Потому что я терпила! Потому что даже в Аду, когда меня будут жарить в котле с отборным поносом, я буду терпеть! И плевать, что в этот котёл меня закинули после того, как меня выебал каждый цербер, ссущий на декоративные сады Люцифера! Я гордый терпила. Романтичный ушлёпок, созданный для того, чтобы терпеть! Выкусите, жалкие и надменные демонята! Слышите педрилы?! Я всё стерплю! Где мой следующий цербер? Я готов сосать его член, придерживая яйца! Что значит, я мог не сосать в первую очередь!? То есть это было не обязательно!? В смысле, я мог отказаться от клетки с церберами!?! Кто это сказал!? Вы охуели!?».

Официантка напечатала что-то в своём телефоне и передала его мне. В приложении-транслейтере она написала:

— «Вы выглядите грустным и образованным человеком», — странное сообщение, подумал я и написал ответ.

— «Худшие из проходимцев вечно строят из себя образованных : )»

Она собиралась что-то напечатать, но за её спиной раздался трезвон дверных колокольчиков. Очередной клиент. Очередной посетитель. Выглядел он, как типичный азиатский ​мошенник. Смотря на него, я предположил, что на рынке морепродуктов он торгует маринованными душами. Явно не моллюсками.

Официантка в крайний раз посмотрела в мои каменные глаза. Её звал менеджер. «Ми-Сун! Ми-Сун! Ми-Сун!» — кричал он. Усатый. Толстый. Улыбающийся. Покуривающий свои сигареты во дворе кофейни. Ей вновь придётся щёлкать каблуками, да кланяться. А мне перебарывать напряжённость. Как ни крути, я не последняя псина, что приценивается к её безупречной заднице.

Покидая кафе, я отдал ей салфетку, на которой написал свой телефон и профиль в Instagram. На улице было свежо. Я думал о том, что её работа в этом заведении не продлится слишком долго. Всё-таки, она не из терпеливых пород. И плевать, что я не нашёл свой оргазм в этом кафетерии. В конечном счёте, самый сильный оргазм — это тот, что мы никогда не испытывали.
⠀
Закурив, я вспомнил о послании, что было в печенье: «поймать момент настоящего и всецело отдаться этому чувству».

Солёный ветер под шелест опавших листьев проникал в мои лёгкие. Это было по-настоящему. Воздух с привкусом дождя был не менее настоящим. Перламутровое небо, окрашенное последними лучами заката. Аромат моих сигарет, что с привкусом корицы. Зонт в моих руках. Моё отражение, зависшее на окнах кафетерия. Возможно, даже я был настоящим. Впервые за долгое время.

«Чертовы портовые города» — подумал я.

Я смотрел на витрину кафетерия. Общительные азиаты. Улыбки. Морепродукты. Лапша. Припаркованные машины. Тени. Приближающаяся ночь. Неоновые вывески. Фонарные столбы. Светофоры. Мелодии города. Она. Я.

— Моя жизнь — это просто очередной эпизод сериала Конь БоДжек… — сказал я, смотря на своё отражение.

Человек в отражении смотрел на меня. Это было по-настоящему. Дьявол, я был настоящим.