Марта грустила. Я смотрел на неё, как врач на пациента, которого невозможно излечить. Где-то внутри я понимал, — она желала для себя чего-то такого, что не втиралось в рамки обозримой реальности. Во всяком случае, — той реальности, что была между нами.

Рутинность жизни утомляла Марту. Из-за этого ей вечно хотелось праздника, организованного в её честь. Какого-нибудь эксцентричного карнавала или чего-то похожего. Но проблема заключалась в том, что организовывать праздник самостоятельно, она не планировала. Однако, она была бы не против, если за этот праздник взялся я. А может и любой другой человек, с которым она зависла на месяц, год, или оставшуюся жизнь. Короче, в скудности её жизни был виноват каждый, кроме неё.

Выражаясь яснее, — жить моей крошке мешали биполярка и пограничный синдром. Не самый завидный коктейль из психических расстройств. А большей драматичностью этот коктейль накрывается тогда, когда человек не занимается своими заболеваниями, — чем, собственно, Марта не брезгала.

Когда мы вернулись в зал, труппа настраивала инструменты. Мои попытки развеселить Марту были не очень. Я догадывался, что ей хочется какой-то подростковой романтики. Романтики, которую люди собственноручно угробили ярлыками, посредственностью и содержанством.

Во мне не было ничего романтичного. Свечи в ресторанах, званые ужины, красивые места, — не вызывали во мне ничего особенного. Я мог любоваться интерьером или пейзажем, как картиной или фильмом. Вайб интимности или откровенных разговоров вызывал во мне неловкость. Если я хотел выразить свои чувства к человеку, я мог сделать это где угодно: у помойки, в супермаркете, в кабинете врача или салоне такси. За интимным ужином, огнём свечей и бокалами вина, я был так себе. Для меня романтика была лишь картинкой. Адаптировать свою жизнь к картинкам я не любил. Сопливые мелодрамы мне были чужды. Образ жизни уток из социальных сетей был мне противен.

В моих глазах романтика была переоценена. Она напоминала мне историю взлёта и падения индустрии бриллиантов: алмаз когда-то был самым простым камнем. И этот камень мог позволить себе каждый. Затем появились ребята, вроде меня. Они придумали красивую историю, взвинтившую прайс на бриллианты так, словно их обрабатывают ангелы под руководством главного прораба. Потребители ломанулись в бутики. Скупали камни пачками. Брали кредиты на бижутерию. Закладывали имущество. Надевали камни на жен, любовниц, любовников. Хвастались покупками. Спустя какое-то время об украшениях с бриллиантом забывали. Тренд прошел. Симпатии остыли. Ощущений чего-то особенного, кроме потраченных денег, у людей не осталось. Почему?

Потому что за бриллиантом нет ничего. Лишь красивая история, подпитанная сотнями кинофильмов. Камень при этом — остался камнем. И ему, как и прежде, откровенно плевать на людей. А главное, ни один огранщик алмазов не спешил заявлять правду.

— Неужели, это не грустно? — обратился я к Марте.

— Что не грустно?

— Да всё.

— Можешь быть конкретней!?

— Взгляни на то, что здесь происходит! Люди платят за музыку, которую можно послушать бесплатно. Ты, напряженная так, словно готова взорваться. Наши отношения, похожие на фильм, где два полоумных актёра стараются вышибить друг другу мозги.

— И что же нам мешает вышибить друг другу мозги?

— Мы всё ещё не можем найти ружьё. По Чехову. Как ты любишь.

— Боюсь, что найдя ружьё, ты сам себя застрелишь. По Чехову или твоему же Хемингуэй-ю. Хотя целиться ты будешь в уток или гусей. В общем, я бы не доверила тебе ружьё.

— Ты доверила мне себя. Вроде бы.

— Да, и это одна из главных ошибок моей жизни.

— Умеешь ты заставить человека ощущать себя любимым и любящим.

— Ты чего разошелся?

— Да нет, я сижу.

— Если тебя чего-то не устраивает, можешь уйти.

— Оставив тебя наедине с этим безумием? Нет уж.

— Тогда не мешай мне слушать музыкантов… Эти люди годами отрабатывают произведения, чтобы такие отморозки, как ты, их унижали. В общем. Не мешай мне.

— Они ещё не начали играть!

— Тем более не мешай.

— Я бы с удовольствием послушал Людовико Эйнауди или Макса Рихтера, но Чайковский, блядь!

— Чайковский написал музыкальную сказку, когда ты не создаешь ничего!

— Сколько можно меня унижать?

— Хватит прикидываться жертвой.

— Хватит говорить так, будто Чайковский единственный композитор на планете!

— Молодой человек, угомонитесь! — влезла в наш диалог какая-то женщина.

— Какого вам нужно? — взвинтился я.

— Вы несёте полную чушь, а здесь собрались культурные люди, — ворчала она, придерживая очки.

— Это вы себя называете культурной?

— Вы нормальный?! — краснела дамочка.

— Уймись уже, — дергала меня Марта.

— Определите нормальность… — плевался я.

— Похабный наглец, — резюмировала дома.

— Хватит богемничать. Вам не к лицу.

— Прислушивайтесь к своей девушке и замолчите уже.

— Слушайте, не надо мне говорить, что делать. Окей? Я не планировал разговаривать с вами в первую очередь.

— Несёт чушь… — сказала дама своей подруге.

— Ваша знакомая считает себя высшим слоем светских трущоб. Мне тяжело с такими людьми. Как правило, я обхожу их стороной. Сегодня мне не повезло, — обратился я к её подруге.

— Ты весь зал решил привлечь к себе? — Марта.

— Терпеть не могу, когда они лезут со своими нравоучениями. Тоже мне… прогрессивная помойка…

— Хватит истерить, — Марта поцеловала меня.

— Это с тобой у меня развилась аллергия на тех, кто спешит меня вылечить.

— Всё, в зале выключают свет. Угомонись.

— Будем слушать величайшего композитора вселенной…

— Одного из немногих, в отличие от тебя.

— Да и тебя, если задуматься.

— Чудесно.

— Теперь ты обиделась?

— Иди к черту.

— Какому?

— Любому.

— Тогда побуду рядом с тобой. Ты же мой драгоценный демон, высасывающий из меня все жизненные силы, — мои слова её рассмешили.

Оркестр приступил к следующему акту. Я надел наушники, включив космический блюз Дженис Джоплин. Какое-то время окружающие смотрели на меня с возмущением. Так, словно я обосрался. Затем каждый вспомнил за что платил и ради чего пришел. С той минуты я никого не волновал.

От бессонной ночи меня срубало. Убрав наушники, я скорчился в нелепейшей из поз и задремал. Под музыку Чайковского мне снилось, будто я нахожусь в центре тибетского вокзала, исписанного в мятно-красные цвета. Люди эластично зависали в пространстве. Я вышел к зоне прибытия поездов. Сел на свободную скамейку. Ждал поезд, который никогда не придёт. Когда я увидел, как подъезжает состав, меня разбудила Марта. Звоном приближающегося поезда оказалась долбёжка оргАна.

— Ты больной? Какого черта ты спишь во время концерта?! — шептала она.

— Ты бы видела мою эрекцию…

— С кем я ошиваюсь…

— Зачем ты меня разбудила?

— Зачем я с тобой пошла?!

— Это серьёзный вопрос. Мне казалось, что я пришел с тобой… из нас двоих ты больший меломан…

— Ужасный вечер.

— Акцентируй внимание на музыке.

— Хватит, — пищала дама.

— Вы тоже акцентируйте внимание на музыке, — сказал я.

— Я знала, что нам не стоило сюда идти… — язвила Марта так, будто действительно что-то знала.

— Зачем же вы его разбудили? Хорошо спал, — любезно спрашивал пожилой мужчина. Он улыбался.

— У меня тот же вопрос, — отвечал я.

— Не лезьте не в своё дело, — рычала Марта.

— Я врач, — сказал мужчина.

— Потрясающая информация, что нам с ней делать? — шутил я.

— Ветеринар? — спросила Марта.

— Хреновый врач, — вставила дамочка. Её достали наши диалоги.

— Давайте тише там! — доносилось с ближайших рядов.

— Невролог, — говорил врач.

— У меня мигрени, — сказал я ему.

— Жаль, что не ветеринар, — Марта.

— Всем плевать, — говорила дама врачу.

— Я как раз хотел у вас спросить, нет ли у вас жалоб на здоровье, но вы первым ответили, а я ведь сразу понял, что жалобы есть.

— … — я смотрел на него с восхищением.

— Вас не напрягает, что здесь люди слушают музыку? — обратилась Марта к врачу.

— Меня нет, — ответил я.

Люди с соседних рядов посмеивались.

— Пожалуйста, возьмите мою визитку, — врач протянул мне визитку.

— Вы пришли в консерваторию или медпункт?! — вставляла комментарии дама.

— И вы возьмите, —  он протянул ей визитку.

— В вашей больнице есть ветеринары? — Марта.

— Я знаю хорошего, — сказал кто-то сверху.

— Вы там все сдурели?! — мужской голос снизу.

— Тебе надо к ветеринару, дорогой, зачем ты взял визитку невролога? — раскрывался комик внутри Марты.

Услышав Марту, дама начала хохотать. Она прикрывала рот гигантскими ногтями. Её противный смех бил по ушам.

— Слушайте, сбавьте тон! — орал мужской голос из ниоткуда.

— Извините, — чуть громко сказал врач.

Дама ржала как кобыла.

— Какого черта там происходит? — кричал кто-то.

— Чайковский сегодня необычно хорош, — резюмировал я.

Музыка прекратилась. Через громкоговоритель, словно запись в дешевом диктофоне, проигралось сообщение. Менеджмент просил посетителей соблюдать тишину. Все порядочно замолкли. Дирижер смотрел на гостей, как краб смотрит на пляж.

— А ведь мне тоже надо к врачу, — сказал кто-то.

— Кхм… — дирижер.

— Почему дирижер выделывается, если мы платим за концерт? — спрашивал я у Марты.

— Уважаемые гости, пожалуйста, давайте соблюдать тишину. Артисты, в конце концов, работают для вас! — заявил дирижер.

— Поэтому я люблю джазовые вечера! Все пьют, общаются, смеются и никакой надменности. Так должна звучать музыка! Понимаешь!? Как джаз! Музыка, это, блядь, праздник. Здесь же, нас готовят к расстрелу… — говорил я Марте.

— Дорогие гости, поймите нас правильно, оркестр не сможет продолжить работу, пока в зале не будет тишины, — дирижер.

— Кстати, я согласна, — сказала мне девушка, сидевшая выше.

— Дамы и господа, мы не сможем продолжить концерт, пока в зале не будет тишины, — не повторялся дирижер.

— В буфете продают хуйню, а не шампанское, — доносилось с ближайших рядов.

— Хватит пиздеть! — Встав с кресла, выкрикнул какой-то мужик. Он был одет как оперная певица. Странный тип.

— Э-й-й, здесь культурные люди собрались, — вставил я.

— Ты кого из себя возомнил!? — орал кто-то на мужика.

— Может он кричал дирижеру, чего вы? — отвечали комедианты.

Исполнители посмеивались.

— Пожалуйста, давайте благоразумно вернемся к музыке, — пропела пожилая женщина в глубине зала.

У кого-то зазвонил телефон.

— Просили же отключать мобильники! Вас это не касалось? — допытывалась женщина-охранник до парочки молодых людей.

— Мне казалось, что он разряжен, — отвечала девушка.

— Ненавижу миллениалов. Как вас держит земля!? — вставляла охранница.

— Это-то здесь причем? — возмущался парень девушки.

— Думаете только о себе! Да только вы ни на что не способны! — психовала охранница.

Часть зала аплодировала охраннице больше, чем артистам.

— Эй, принцесса, мы разгребаем дерьмо, которое вы за собой оставляете! — кричал я охраннице.

— Вот именно! Да! Точно!- поддерживали меня голоса из глубины. За ними тоже последовали аплодисменты.

— Мне нравится джаз, — толкнул меня парень с ряда выше.

— Представляешь, если бы на сцену вышел Рэй Чарльз? — говорил я.

— Да уж…

Спутница чувака смотрела на меня так, словно была готова меня выебать. Мне нравилась игривость в её взгляде. Любуясь ею, я недвусмысленно улыбался. Затем, мне показалось, что её ухажер, как и Марта, не оценят моё поведение. К ещё одному конфликту я не был готов. Несколько минут спустя зал притих. Артисты продолжили исполнение.

В руке я покручивал визитку врача. Думал о том, что департамент здравоохранения всегда отрицает наши проблемы. Тот же департамент всегда найдёт для нас проблемы. Эти департаменты давно разобрались в любимых деликатесах.

Когда Чайковский отыграл, мы вышли на улицу. Медленно падал снег. Крупные снежинки приземлялись на наши руки, плечи. Тёплое освещение фонарных столбов добавляло улице красок. Я закурил. Марта предложила прогуляться. Я согласился. Пока мы гуляли, я захотел отправиться в одно местечко, где играли начинающие музыканты. Публика там отличалась от консервной. Ребята действительно любили музыку. Не боялись экспериментов. Были живыми в лучшем из смыслов.

— Чего там особенного? — спрашивала Марта.

— Посетители, артисты. У меня там парочка знакомых исполнителей. Они хороши.

— Если тебе там нравится, значит, вы там материте и унижаете друг друга…

— Не восхищаемся.

— Не пойду. Сам катись в эту помойку. Со мной в ресторан давай.

— Скукотища.

— Отношения.

Мы дошли до именитого парка в центре города. Народу было много. Обледеневший пруд превратился в каток. Люди разъезжали на коньках. Кто-то падал. Кто-то смеялся. Мы решили разместиться в камерное кафе. У порога кафе я заметил, что моё пальто превратилось в снежный ком. Отстранившись от Марты, я стряхивал снег. Два упоротых бизнесмена стояли рядом.

— Ну как тебе работается на китайцев? — говорил один пиджак другому.

— Фонд Шёлкового Пути хорошо платит.

— Это тот фонд, что спонсирует строительство каждого нефте-провода нашей страны? — интересовался я.

— АГА… а ты ЧО валялся в снегу? — спрашивал один из пиджаков.

— Упал, заметив твоё лицо.

— О, у нас тут юморист, Макс, — обращался один придурок к другому.

— Россия, мать маразма…

— Ч-у-в-а-к… Каждый дрочет, как хочет! — орал придурок.

— Я уже понял, что ты дрочишь китайцам…

— ЧО ты несёшь?

— Я говорю, что каждый дрочит ещё и кому хочет.

— Заблудшая ты душа, — вставлял пиджак.

— Что за нишевые цитаты? — меня вымораживали эти кретины.

— Знай своё место, приятель! х-а-а-х!

— Блядь… в реальности, все дрочат приблизительно одинаково. Видимо, ты об этом никогда не задумывался. Но даже если вы, приятели, понаяриваете друг другу, вы не будете отличаться какой-то уникальностью. Окей? Надеюсь, это не слишком сложная мысль? И да, я нахожусь не на своём месте… Я, если быть честным, не помню когда в последний раз находился на своём месте. Оплатите мне трансфер туда, где я хочу быть? Нет? Тогда спасибо вам за потрясающий диалог.

Вернувшись в кафе, я заказал лазанью. Обменявшись парой слов с Мартой, я отправился в сортир. Порядочно вмазался тем, что было в чехле телефона. Закончив полировать дисплей, я умылся. Оглядел себя в зеркале. Моё отражение было сносным. Когда я вернулся к Марте, она изучала свой телефон. Чтобы соответствовать картинке, я тоже уткнулся в мобильник.

Очередное уведомление спрашивало у меня: «Ничего ли я не пропустил?» Я задумался: «за дверью меня ожидает смерть банальных человеческих качеств. Глаукома морали. Не мир, а фикция всего и всея, где образ настоящего художника, как и спасителя, стал потасканным и неприметным. Всё это, конечно, диктуется резиновым кнутом. Затвердевшим и чёрным, как шлак».

Пришел я к выводу, что ничего не упустил.

— Как тебе местная публика? — интересовалась Марта.

— Публика из серии «иногда вино, иногда кокаин». В целом скучные ребята.

— Ты какой-то задумчивый.

— Просто думаю о том, что делает бог, — я был атеистом. Но иногда меня веселило задумываться о том, что вытворяет этот безумец. Марте нравилось, когда я фантазировал за бога.

— Что же?

— Сидит в соседнем ресторанчике. Один.

— Вот как?

— Да. Не будем его тревожить.

— Как скажешь, — Марта улыбалась.

Мне было откровенно жаль, что ни одно уведомление не спросит за нечто важное. Но таковы правила. Правила режима, который выебет тебя резиновой дубинкой, а после бросит гнить в клетку, где ты будешь ничем не лучше использованного циркового животного. И этот же режим хочет, чтобы ты поверил в какую-то утопию, существующую на картинке твоего телефона.

Может быть, поэтому сценаристы нашего театра придумали отдельный мир, где всё должно быть хорошо. У нас здесь выставки, рестораны, театры, шедевры живописи, билеты со скидкой, премиальные места, иконки избранного, довольные люди и не впустую выброшенные минуты. А главное, никакой диктатуры, подвластной китайским фонарям из Фонда Шелкового Пути.

Сценаристы не хотят, чтобы люди задумывались. Они хотят, чтобы мы были как страусы. И морды мы закидывали не в песок, а собственное дерьмо.

Я смотрел на Марту. Мы говорили о чем-то незначительном. Смеялись. Отношения с ней были для меня, как марафон. И во время этого марафона я всё время падал. Неизбежно спотыкаясь о собственные ноги. А главное, каждый раз я приземлялся лицом в сухую землю.

Её улыбка была для меня, как массаж сердца забытому артисту. Может быть, поэтому я и желал самого крепкого пойла, когда мог бы обойтись чаем. Но нужно было так, чтобы с головой болью на утро. Иначе это не работало. Иначе не работали мы.

К полуночи мы вернулись домой. Я был чуть пьян и в меру обдолбан. Марта отправилась спать. Откупорив бутыль вина, я сел писать. Предложения складывались. Буквы пропускались. Часы показывали 3:15 , когда я закончил с каким-то черновиком. Марта спала. Я залез в бар за второй бутылкой. Марта покупала мне, покуда знала, что я падок. Я продолжил с черновиком. Опустошив две бутылки, я прилично отписался. Накидало меня ещё приличней. Я залез в душ. Включил холодную воду. Охуел. Включил горячую. Охуел. Выйдя из душа, я накинул плед и отправился в кровать. Собирался что-то сообщить Марте, но на сборах меня срубило. Спал я крепко. Когда я проснулся, Марта что-то готовила. Пахло сногсшибательно. Я вышел на кухню в её халате.

— Радость, тебе нужен свой ресторан, — не врал я.

— Что за чушь ты вчера писал? — смеялась Марта.

— Черт его знает.

— Половину предложений не разобрать.

— Дайка сюда, — она кинула мне планшет.

— Действительно… Ебатория какая-то. Ничего не понятно.

— Притормози с винищем, загубишь в себе последнее.

— Три недели не пил… последние два дня стабильно… Хорошая статистика.

— Денег на своих записках ты пока не сделал.

— Мне нужен хороший пиарщик, вроде тебя.

— Нечего пиарить.

— Погоди. Переведём, что тут написано. Может есть чего неплохого.

— Тебе нужен человек, разгадывающий археологические символы, если ты хочешь понять, что у тебя там.

— Наймём детектива.

— Там парочку предложений восстановить можно, но не больше.

— *Еб врт цр хло*,  что бы это могло значить?

— Значит, пора завтракать.

— Ты у меня красотка.

— Позавтракаем и я поеду к клиенту. А ты приводи себя в порядок. Хватит тратиться на бутылки.

Двумя неделями позже наступил Новый год. Мы встречали его вместе. Ругались на бюрократов. Её отец был одним из них. Он умело оправдывал положение дел. В его глазах бюрократические людоеды имели право следить за тем, как изнашивается жертва, прежде чем её сожрут. По его мнению, коммерсанты заплатили за тот театр, где мы всего-то массовка, а не ведущие артисты. Я не был с ним согласен. В моих глазах, действующий режим не создавался для людей. Он создавался для тех, кто привык людей использовать.

После Нового года у Марты вновь поехала крыша и её ангельские глаза послали меня из квартиры. Дабы приукрасить наше расставание, она трахнулась с каким-то дегенератом. Он был старше меня на двадцать лет. Обзавёлся семьёй. Оставил семью. Сколотил состояние благодаря тому, что обхаживал интересы политиков. Не знаю, престижно ли ебстись с таким, но решение принимал не я. Тогда же я решил, что с меня хватит.

После моего расставания с Мартой прошло несколько месяцев. Я заказывал еду в кейтеринг приложении. Тем утром от неё пришло сообщение. Она предлагала увидеться. На миг я притормозил. Задумался. Немного погодя я решил, что в заказ мне добавлять нечего. Трёх блюд достаточно. А раз я ничего не упустил, значит и курьер получит свои чаевые.

В моей прихожей лежали китайские воздушные фонари, подаренные Мартой. Их запускают к небу, поджигая небольшую свечку у основания. В итоге получается вполне жалкая имитация воздушных шаров. «Пора бы это дерьмо выкинуть», — подумал я, вспоминающий мелодии Чайковского. Но, как и прежде, предпочитающий Kozmic Blues.

I better hold it now,
I better need it, yeah,
I better use it till the day I die, whoa.